Чудесная лодка (Рассказы)
Шрифт:
Тилан развьючивает верблюда, кладёт войлок на песок, сверху на куст вешает халат и в тени отдыхает.
Пустыня как будто вымерла до вечера. Только варан показался на вершине бархана, увидел Тилана и зашипел: Тилан помешал ему ловить ящериц на тамариске.
Варан кидается на куст, ящерки с писком прыгают сверху, и варан хватает их.
К вечеру жара спадает.
Вылезают из нор песчанки, свистят, перекликаются друг с другом.
За ними вылезают круглые клещи, похожие на свинцовые пломбы, и пустыня оживает.
Вечером,
Всю ночь они будут стоять вокруг колодца и дышать, дышать влажным воздухом. К утру, когда пастухи пригонят овец на водопой, сайгаки убегут в пески.
Каждый день выезжает лесник Тилан засевать пески.
Саксаул пускает корни на много метров в стороны и в глубину. Корни саксаула и тамариска закрепляют пески, не дают им передвигаться и засыпать арыки, сады и кишлаки.
МОРСКОЙ САЗАН
Я проснулся. Было тихо. Шакалы замерли, и древесные лягушки замолчали.
Тук-тук! Тук-тук! Тук-тук! Тук-тук!
Как будто стучат деревяшки. Это тростинки друг о друга стукаются, гнутся.
– Кто это?
– Сазан пошёл!
– Да разве сазан может тростник гнуть?
– Морской сазан может!
Днём увидел я морского сазана. Он весь был закован в красную чешую, как рыцарь в латы. Валялся в пыли, а сам всё к воде, к воде полз и красным глазом на рыбаков косил, как дикий жеребец.
Потом я узнал, почему он такой опалённый и сильный. Зимой рыбы держатся ближе к берегу, пощипывают водяные травы или что река вынесет с мутью.
Только не морской сазан. Он уходит на середину моря, где вода совсем горькая и синяя-синяя, а сверху звенит ветер.
В январе, когда здесь дождь, слякоть и маяк еле мигает, сазан подплывает к Туркмении и видит, как розовые фламинго в Гасан-Кули подымаются с залива и исчезают, растворяются в закате над песками.
Он плывёт вдоль берега, закованный в свою чешую, и видит, как верблюдица ищет белого верблюжонка, а верблюжонок стоит за барханами белым пятнышком.
Сазан видит, как гюрза лежит на песке и смотрит на него страшными, невидящими глазами. Хочется подплыть ближе, ближе...
Нет, скорей от этого берега! Только бы дождаться, когда на чёрных каменных ветках саксаула расцветут белые восковые цветочки.
Вода в море нагревается, и уже начинает тяжелить икра, и сазан плывёт, плывёт, а сам мечтает о тростниках, за которыми видны снежные горы.
И пить бы мягкую, сладкую, снежную воду. И тереться брюхом, выпускать икринки в эту прохладную, сладкую воду и гнуть тростник...
Всё тише стучат тростинки по утрам. Морской сазан мечет икру. Успокаивается. Забывает, что он видел, и краски раскалённых песков гаснут на его чешуе.
В ЛЕНКОРАНИ
На южном берегу Каспийского моря, в Ленкоранском заповеднике, древесные лягушки пробуют голоса, готовятся к весне.
Буйволы залезли в тёплую лужу. На них кричат, гонят, а они жуют жвачку и лениво посматривают вокруг, не хотят вылезать: солнышко их разморило.
В кустах орут скворцы. Они улетели от морозов к тёплому морю. На телеграфных столбах сидят коршуны; нахохлились, поджидают, когда скворцы вылетят из кустов. Подальше на лугах щиплют траву дикие гуси, казарки.
На рисовых полях живут водяные черепахи с мягким панцирем и оранжевым брюхом. Шея у черепахи длинная, чтобы за мальками охотиться под водой.
Море мелкое, можно далеко уйти, вода чуть выше колена. На берегу стеной стоит тростник выше человеческого роста. В тростнике кабаны пробили узкие тропы.
На озере растёт лотос и рогатый водяной орех - чилим. В озере отражаются клочки южного неба, синие-синие, как султанские курочки. Как ни тепло в Ленкорани в январе, а султанские курочки ушли дальше на юг, где ещё теплее.
Иногда налетит северный ветер, пойдёт снег, птицы заволнуются, загалдят, потянутся на юг розовые стаи фламинго. Утром выглянет солнышко, снег растает.
В Талышских горах ореховые леса чернеют под синим небом. Ночью в ореховой чаще загремит иглами дикобраз, сычик крикнет на вершине дуба.
Сычик увидел, как тигр бесшумно идёт по оленьим следам. Вобрал когти, и лапы стали мягкие, как подушки. Не треснет под тигриной лапой сучок, не зашелестит сухой лист.
АРАЛ
Я слыхал, в Аральском море так много рыбы, что, если сапог бросить на дно, а потом вытащить, бычков набьётся полный сапог.
Был май. Поезд мчался в пустыне. И справа барханы, и слева. Растут на барханах бурые колючки - и большие, как зонтики, и круглые, как плюшевые подушки, шевелятся на ветру, ползут...
Это не колючки, а верблюжьи горбы. Стадо верблюдов пасётся. За зиму верблюды отощали, верхушки горбов свесились набок и покачиваются.
Пустыня бурая, и шерсть верблюжья бурая, и саксаул издалека бурый.
Между шпалами на тонких стебельках цветут маки. Поезд мчится над ними - маки прижались к земле. Промчится последний вагон - опять подняли головки.
Только лепестки, сорванные вихрем, медленно опускаются на рельсы.
Чёрная собака остановилась, понюхала лепесток и... не переводя духа, бросилась догонять поезд.
Эта чёрная собака - борзая Тазы, она бежит за поездом не отставая.
Кто-то бросил в окно косточку, мелькнула промасленная бумага. Тазы на лету схватила косточку и съела.
Пассажиры выглядывают в окно, показывают на чёрную собаку пальцами:
– Посмотрите, какая тощая собака!
Они не знают, что борзая Тазы, с подтянутым животом, тонкими ногами, десятки километров пробежит в пустыне за антилопой и сайгой и не устанет.