Чудо и чудовище
Шрифт:
– Иногда мне тоже так кажется… Но нередко я убеждаюсь в обратном. Кто мы – игрушки жестоких богов, которые они швыряют друг другу для забавы, или их потерянные дети? И если верно последнее, то где и когда мы свернули не на том повороте, сбились на боковую дорогу, приняв ее за главную – потому что она была проторенной?
Дарда нахмурилась. Это говорил человек, который недавно развлекал окружающих малопристойными побасенками. Когда он притворялся – тогда или теперь? Или всегда? В отличие от Харифа она не стала задавать вопросов вслух.
– Может я впрямь иду по неверной дороге, но вряд ли она проторенная. Да и твоя дорога тоже. Короче, поступай, как хочешь, оставайся здесь или жди, когда мы тронемся
– Доброй ночи, – повторил он.
Она не успела отойти и десяти шагов, как повстречала Лаши. Был его черед проверять стражу. Заодно он успел со многими переговорить на стоянке, и пересказал Дарде то, что считал полезным для завтрашней разведки. Под конец он, понизив голос, сказал:
– И вот еще что… Тут у хозяина стада – дочка. Томится девушка, скучает, а до мужчин отец ее не допускает, порол уж не раз. Ей придти тебя навестить?
После краткой паузы Дарда произнесла:
– Пусть приходит.
Лаши кивнул и исчез в темноте.
– Зачем тебе это надо?
Рука, занесенная для удара, успела остановиться у самой цели. Дарда не знала, что взбесило ее больше – вмешательство Харифа, или то, что она не услышала, как он подошел. Но она сумела сдержаться. Последнее дело – бить калеку.
– Шел бы ты спать, – сказала она. – Не стоит бродить по стоянке ночью.
– Для меня всегда ночь. И ты не ответила на мой вопрос.
– Отстань от меня, слепой. Не твое дело, с кем мне спать.
– Я не собираюсь тебя судить. Я только хочу понять. Ведь на самом деле ты вовсе не любишь женщин…
– Насчет этого тебя тоже просветили боги?
– Нет. Но я старше твоих людей и понимаю то, что недоступно им. Ты не любишь женщин. Ты их даже не хочешь. И все-таки спишь с ними. Почему?
– Почему? – Она усмехнулась. – Может, я знаю не так много историй, как ты, но все же немало. И мне известно достаточно примеров, как женщины влюблялись в безобразных мужчин из-за их ума, или силы, или храбрости. А теперь ответь мне, многознающий рассказчик – есть ли среди твоих историй хоть одна, где мужчина полюбил бы женщину за что-нибудь иное, кроме красоты?
Вместо ответа он неожиданно протянул руку и провел пальцами по ее лицу.
Дарда шарахнулась в сторону. Всякое прикосновение означало для нее удар. Других она не ведала и не испытала… Однако слепой явно не намеревался нападать на нее. Дарда не знала, что ей делать, и оттого разозлилась еще больше.
Под пальцами Харифа была пустота, но рука по-прежнему протянута к Дарде.
– Ведь я не могу тебя увидеть, – сказал он.
– Это твое счастье, – прошипела Дарда и, повернувшись, зашагала прочь.
Дочь хозяина стада оказалась совсем юной, но уже созревшей девицей, неумелой, однако обуреваемой любопытством. Дарде было скучно. Впрочем, она решила, что утром велит Лаши передать ей подарок – ткань на платье или серьги. И более незачем ее вспоминать.
Разведка не принесла тревожных сведений. Те, кто собрался у колодца, могли следовать своими путями. Снялся с места, пополнив запас воды и провианта, и отряд пограничной стражи. Двигаясь на восток, они должны были вновь пересечь пески и каменистые пустоши, граничащие с Хатралем и Дебеном, и в конце снова вернуться в долину Зерах. А до той поры им не встретилось бы ни одного поселения. Они могли рассчитывать только на колодцы и устроенные князьями Каафа водные цистерны для караванов.
Слабые упования Дарды на то, что Хариф не последует за ними, не оправдались. Она готова была счесть, что этот человек не в своем уме. Конечно, все, кто утверждают, будто видят будущее, безумцы, или мошенники, или и то и другое. Хариф, похоже, принадлежал к третьей категории. В лживости его речей она не сомневалась. Но какую выгоду он мог преследовать, странствуя вместе с ними по пустыне? Пограничные стражи не скрывались от опасности, напротив, они искали ее. И не всегда их столкновения с противниками заканчивались так удачно, как в этом рейде (хотя Паучиха, как предводительница, по-прежнему оставалась самой удачливой из всех, кого помнили жители княжества). И возлагать надежду на бесконечное везение мог только безумец. Их везение основывалось на том, что люди Паучихи были отличными бойцами. Когда она сказала об этом Харифу, он спокойно ответил, что ему переучиваться поздно, он и когда был зрячим, никого не убивал. Слышать это было странно. Все мужчины, с которыми Дарда общалась с тех пор, как покинула родной дом, были обучены сражаться и убивать – одни лучше, другие хуже. Даже князь Иммер, какое бы комичное впечатление он не производил, был неплохим воякой. Исключение составлял преподобный Нахшеон. Но он был жрец. Хариф жрецом быть не мог, ибо его богом был Хаддад, а в жрецы Пастыря Облаков не допускались люди, имевшие увечья, даже незначительные. Такое же требование предъявлял к своим служителям и Кемош-Ларан. Но это было единственное, что роднило Хаддада и Шлемоблещущего. Так утверждал Хариф, который еще в молодости обошел не только Нир, но и окрестные государства. Тогда то, что являли ему боги, он мог видеть не только духовным зрением…
Его расспрашивали об этом на привалах. Рассказывали и сами, с неожиданным упоением вспоминая былые приключения. Вряд ли они рассчитывали на то, что Хариф сделает их героями бесчисленных историй. Просто приятно было повествовать об этом свежему человеку. Вспоминали, например, как расправились с большой бандой из Дебена. Это было в предгорьях. Дебенцы занимали чрезвычайно выгодную позицию в узком ущелье, ограниченном высокими отвесными скалами. Казалось, выбить их оттуда невозможно. Но всадники пустыни забыли, что их противникам прежде нередко приходилось преодолевать сходные преграды, карабкаясь если не по скалам, то по стенам домов, дворцов и храмов. А Паучиха – она и есть Паучиха, не зря ее так прозвали, она не то, что по стенам – по воздуху бегать может. Они обошли ущелье, спустились по скалам и подожгли дебенцев сверху. Забросали факелами. Ночью было дело. Дивное было зрелище, словами не опишешь, преисподняя и та завидовала. Кони бесятся, огонь тушить нечем – красота! А тех, кто вырвался из ущелья, убивали. Конечно, выходы были перекрыты, иначе стоило бы представление затевать!
Воспоминания множились, и никто не сомневался, что подобных приключений предстоит пережить еще вдоволь. Или не пережить. Кроме грабителей сюда являются и мстители. То есть, они тоже грабят и угоняют людей в рабство, но главное для них – мщение за сородичей, коварно и подло убитыми вероломными нирцами. То, что эти сородичи были разбойниками и грабителями, а нирцы защищали свою землю, значения не имеет. Да к тому недавно попались еще эти, из Фейята. А о жителях Фейята говорили, что если их укусит вошь, они не успокоятся, пока не укусят ее в ответ. И когда-нибудь, если не сейчас, то в следующем рейде, встреча с новыми налетчиками из Фейята была неминуема.
Были и другие опасности – хищные звери. В предгорьях водились медведи, здесь они взаправду были, в отличие от Илая, а в пустыне, как поговаривали, еще оставались львы. Правда, никто из людей Паучихи львов воочию не видел, скорее всего истории о львах были отголосками каких-то южных рассказов. Но может быть, пастухи, стращавшие их львами, и не лгали – должно быть, были годы, когда львы приходили с юга, где обитали во множестве. А волки и шакалы! Они рыскали по пустыне и по предгорьям, и нужно соблюдать осторожность и стеречь лошадей. Люди Паучихи носили на себе шрамы не только от мечей и стрел разбойников, но и от волчьих зубов.