Чудо как предчувствие. Современные писатели о невероятном, простом, удивительном (сборник)

Степнова Марина Львовна

Он усмехнулся и взял молчавший все эти дни мобильный — поглядеть, как там у остальных, тоже обратно очеловечились? Он не сомневался, что да. Телефон ожил, засиял знакомыми приложениями и десятками полученных в эти дни нечитаных эсэмэсок.

Первой была Андрюхина: «Через три дня стартуем, на озере такой клев, говорят, офигенный, ты с нами?»

Вениамин Смехов

Чудотворец

Я всегда знал, что одним из чудес моей жизни была в 1960-х дружба с Высоцким, но только недавно, оглянувшись назад, я понял, что не поблагодарил его за невероятный подарок — ведь именно Высоцкий

привел меня в кино. Как это было?

В 1964 году родился Московский театр на Таганке. Мне повезло: Ю. П. Любимов, собирая новую труппу из тех, кто играл в дипломном спектакле по Брехту «Добрый человек из Сезуана» в Щукинском училище, и тех, кого он решил оставить из прежнего Театра драмы и комедии, позвал меня продолжать работу на этой сцене. Большая часть актеров подверглась увольнению из-за реорганизации старого коллектива.

В «Добром человеке» я получил роль Третьего Бога и после двух месяцев репетиции 23 апреля участвовал в празднике нашей премьеры. Эти чудеса — Таганка и ее золотой век, 1964–1980, — уже описаны многократно в литературе о театрах России. Предмет моего рассказа — первые годы дружбы с Владимиром Высоцким и Валерием Золотухиным. Любимов занимал нас троих в важных ролях, и наше близкое общение шло и в стенах театра, и за его пределами.

Моя роль в «Добром человеке» — второго плана. Золотухин играл и пел песни Водоноса, Высоцкий играл Янг Суна, безработного летчика — это два главных персонажа. В домашних встречах — на днях рождения или на свадьбе Володи и Людмилы Абрамовой — тема театра и всех событий вокруг него обсуждалась подробно и горячо. Параллельно спектаклям Валерия и Володю приглашали на киносъемки.

Володя уходил в кинопериод — с головой, с полной растратой энергии, души, любви. Кино — один из предметов его страсти. «Кино найдет себе другого, а мать сыночка — никогда» — этот афоризм Юрия Визбора к Высоцкому не имел никакого отношения. Кино Володя любил. Всегда плотное слияние с персонажем, если кинематограф претендует на натуральность передачи событий, то почему бы не стереть грань между игрой и жизнью. В период подготовки — земной грешный артист любил, когда гримеры прихорашивали, «улучшали» его лицо, очень нравился себе в усах и при бороде — всё так… но когда надо сниматься, то вы следа не обнаружите актерского красования! В бороде или без, он душу вытрясет из себя, из партнеров, из киношников, чтобы вышло все как задумано, чтобы без поблажек и без ссылок на головную боль!

С Володей и Золотухиным мы часто спорили тогда на тему кино. Я ругал киноактерство — и в шутку, и в крик говорил: «Имея такой театр, такую работу, таких зрителей, экран можно любить из чистого фанфаронства и из суеты чувств». Они смеялись: «Ты хоть раз попробуй сняться в хорошей роли, все свои глупости забудешь. Это, конечно, другая профессия, но раз она дается в руки, почему не попробовать?» А я шумел, что и пробовать противно, потому что киноартисты в большинстве своем — покалеченные славой, легкостью забот и больные честолюбием люди.

Все-таки они меня переубедили. Золотухин снялся в «Пакете». Высоцкий порадовал ролью в «Коротких встречах», и там была встреча с очень чистым кинематографом. Сегодня и Кире Муратовой, и Михаилу Швейцеру, и Александру Митте, и Станиславу Говорухину, и всем мастерам, кто не убоялся «риска», — поклон от миллионов за то, что снимали артиста Высоцкого. Володю любили все наши лучшие кинорежиссеры, но снимался у лучших он крайне редко. То ли ролей не выпало, то ли риску убоялись, то ли мешал стереотип мышления: долго держалось мнение, что певец и поэт не является таким уж сильным актером…

Ни Володя, ни Валера из деликатности при мне о работе в кино не говорили. При чем тут деликатность, спросите вы? А вот при чем. Оба товарища знали мою ситуацию. С третьего курса меня приглашали сниматься. Традиционно киношники посещали дипломные показы во всех

театральных институтах: в Школе-студии МХАТ, у щукинцев, в ГИТИСе, Щепкинском… Благодаря этому появлялись новые имена на экране. Со мной повторялось одно и то же. Меня разглядел режиссер фильма. Меня зовут на пробы. Я стараюсь. Режиссер уверяет, что доволен мною. Звучит обещание: «Вам позвонят». Но никто не звонит. Тогда я сам звоню ассистенту или режиссеру. Далее без подробностей: режиссер готов меня снимать, но некто из худсовета против. Я понимал: бывает, — и не переживал, но, когда это повторилось в десятый раз, стал просить объяснений. Режиссеры уклонялись от ответа. Ответил единственный — Генрих Габай, хороший режиссер, герой войны, к тому же муж дочери мейерхольдовского актера — Сергея Мартинсона. Габай звал меня на главную роль в фильм «Лебедев против Лебедева». Он признался: «В работу утвердили нескольких снимавшихся ранее актеров еврейской национальности — Леонида Сатановского, Леонида Броневого и Владимира Рецептера, но все они — представители менее явного национального типа, чем вы, поэтому Лебедева будет играть Владимир Рецептер, а вам не разрешили. Мне очень жалко».

Это был уже 1965 год. Я рассказал друзьям. Валерий не среагировал, его, алтайского мужичка, национальный вопрос не волновал. Володя — сам полукровка, его это задело, и он сильно матерился. Спустя два года я понял, что особенность характера Высоцкого — быть очень внимательным к приятелям и реагировать на несправедливость. Он не верил, что я легко смирялся, и считал мой оптимизм, с которым я относился к кинозапретам на фоне трудов и успехов Таганки, показным. По-моему, он именно тогда задумал вовлечь меня в кинематограф. И однажды ему это удалось, что я понял только теперь, спустя более чем полвека.

Итак, 1967 год. В Измаиле-городе идут съемки фильма «Служили два товарища». В главных ролях Олег Янковский с Роланом Быковым, двое красных товарищей, и Владимир Высоцкий — поручик Брусенцов, их враг — белогвардеец. Володя обратился к авторам сценария, друзьям Валерию Фриду и Юлию Дунскому, с идеей: хорошо бы дописать его герою второго товарища, а то красные — парой, а он — в одиночестве. И сценаристы придумали белого офицера с благозвучной для антисемитов фамилией — барон Краузе. Высоцкий, конечно, предвидел мою не самую восторженную реакцию: маленькая роль в кино при ведущем положении в театре… Но хорошо знал силу своего влияния на нас — жертв земного притяжения. Эту свою черту описал в песне:

Если я чего решил — я выпью-то обязательно, но к этим шуткам отношусь очень отрицательно!

Между прочим, у Пушкина на эту тему было чуть скромнее: «Когда на что решусь, уж я не отступаю». У Володи на мою унылую реакцию было два контраргумента: «Во-первых, превосходный режиссер Евгений Карелов и блестящие актеры: Быков, Папанов, Саввина, Крючков, наша Демидова; во-вторых, билет на самолет уже у меня, мы летим вдвоем, и я тебе покажу, какая это сказочная штука — кино, и не возражай, пожалуйста!»

Невозможно спрятаться от его убежденности. Высоцкий не выносил упрямства перед очевидностью. Факт налицо: режиссер, роль, полет, Одесса, все свои, увлекательность сюжета, профессиональный интерес. А человек упрямо сопротивляется. Еще два раза, сверкая очами, повышая голос до опасного тона, повторяет аргументы… Если и после этого не согласишься, неизвестно, чем кончится буря гнева…

Я согласился попробовать. Не хочу подробностей о том, почему так и не исполнилось желание Владимира «прописать», продлить существование моего персонажа, провести его через фильм. Но вот несколько моментов проявлений характера Высоцкого вспомнить уместно. Он умел влюблять в свою стихию и любил удивлять людей — радостью, новостью, добром. Полет в Одессу — и мы обсуждаем общие дела в театре.