Чудо-нитка
Шрифт:
Так ввели их в зал, отогретых, накормленных да наряженных, чтобы гостям представить. При гостях сундучок генерал-губернатор и вручил им от чистого сердца. Король от себя тоже добавил.
Благодарили их изумлённые мать с сыном и, кланяясь, удалились из зала. Как вышли они из зала, не стали дожидаться, пока зипуны их замызганные им возвратят. А, пользуясь тем, что прислуга гостям угождала и не до них всем в особняке было, поскорее дёру оттуда дали. И правильно сделали, что убежали.
Потому что в разгар веселья захотелось королю узнать, что и у палача королевского на уме. Уж этого-то зачем с собой в такую даль потащили? Непонятно! То ли опыт перенимать, то
Но, коль приказано, пошли его будить. А он уж который сон видел, в общем празднике не участвовал. Хоть и в свите, но палач есть палач. От него всем подальше держаться хочется. И потому палач всегда особняком держался.
А тут разудалая королевская свита к нему в каморку явилась – и ну его толкать-будить. Спросонок палач был ещё угрюмей, чем обычно. По весёлым и разгорячённым лицам придворных заподозрил, что насмешку над ним учинить хотят. Не иначе…
И как увидел он, что подталкивают его к столу, к тарелке, а на ней ком глины, – так и вовсе осерчал палач. И злобу затаил, глядя на прыскающих от смеха придворных, приказывающих ему смотреть на этот кусок глины как можно внимательнее.
И он посмотрел в настроении самом злобном. Юлой завертелась на тарелке глина и стала расти, расти прямо на глазах, превращаясь в топор. А чего король другого ожидал в голове палача обнаружить!
Вдруг топор этот глиняный взлетел и, к ужасу всех придворных, стремительно понёсся. Все свечи точно разом задуло. Темно стало. Жутко! Облетел топор петлей вокруг толпы замерших от ужаса придворных три круга. И, вдребезги разбив окна, вылетел незнамо куда. А в разбитые окна ворвалась метель. И всех, кто тут был, снегом запорошило. Обледенела вся свита вместе с королём.
Вот так разом тот праздник и кончился. Прибежали слуги со свечами. И увидели, что вся обледеневшая свита и король лежат то ли без чувств, то ли заснувшие, словом – все не в себе. Что к чему разбираться не стали. С чудесами-то какой разбор? И погрузили всех скопом на большие возы. Говорят, что пока не довезли их до родного королевства, так все и спали ледяным сном. Но домой как попали, отогрелись – так и проснулись как ни в чем не бывало.
По приезде в своё королевство об истинной причине странного возвращения вся свита помалкивала. Да и кто поверил бы, что русская свистулька такое вытворять может! Но слухи, конечно, ходили. Да и сейчас ходят.
А вот с генерал-губернатором с того дня странности начались. Сам по себе жив-здоров, крепкий и дородный мужчина. Но важнее всех дел стало для него игрушки глиняные скупать. Забросив все дела, уезжал, бывало, на базары, ярмарки, чтобы накупить там простецких игрушек народных.
Расставлял их по всему своему дворцу, так что со временем тесно там стало. И день-деньской всё смотрит на них во все глаза, точно чуда ждёт.
Генерал-губернатор это объяснял так:
– Вот смотрю на них, любуюсь! Всё надеюсь, что встретятся те чудесные игрушки, что мастерица с сыном делает. А значит, не обидел тогда в ночи их лихой человек! Надеюсь, что они живы-здоровы. Смотрю на игрушки, но ничего не отражается, ни во что они, как тогда, не превращаются! Но я думаю, что этого оттого, что в голове моей пусто и скучно. А они-то те самые, чудесные игрушки!
Злат-дворец на серебряном озере
Мой
– Дед Вань! Может быть, ты забыл, о чём дальше в песенке этой поётся? – частенько спрашивал я его. Но дедушка только отшучивался:
– Хм! Как же, разве забудешь эту песенку! С этой песенкой я богаче самого богатого богача был. Да ну её!.. Ни к чему тебе та песенка! Своим умом живи!
Однажды, очень обиженный тем, что дедушка не хочет допеть эту песенку до конца, я сказал ему:
– Дед! Да неправда всё это! Сам напридумал чего-то, – так сказал я, не поверив деду.
Тогда я и сам не ожидал, что так огорчится мой дедушка Ваня тому, что я ему не поверил. И решил дед всё-таки рассказать мне историю этой песенки. Чтобы стало мне понятно, почему никогда не пел он ту песенку до конца и чем ему была она так памятна.
Как-то раз, ещё совсем молодым парнем, пошёл мой дед Иван в лес, то ли по грибы, то ли за хворостом – да это и неважно. А по дороге пел. Петь дедушка всегда любил. А уж когда молодым парнем, кудрявым красавцем был с красивым сильным голосом – так целыми днями распевал. Хорошо на душе – песня весёлая, звонкая льётся. Холодно, голодно, печаль-кручина подступает – такую песню запоёт и так словно всю душу на ладонь выложит. И уж так песней своей распечалит, до самой сердечной тоски. Обо всём ему поётся.
Так и в тот день было – бродил он с песней по лесу. То цветочек увидит – залюбуется, то сучок диковинный подберёт. И не заметил, как с дороги сбился. Казалось ему, что здесь рядом где-то тропинка, которую он потерял. Искал и не замечал, что всё дальше вглубь леса уходит. Солнце садилось, сумерки сгущались, в лесу становилось всё темнее. И сколько ни метался мой дед Иван по лесу, но никак дорогу обратно найти не мог. Чтобы самого себя подбодрить, громче стал дед петь. Вдруг услыхал он, что кто-то поёт в лесу совсем рядом с ним. И недалеко. Голосом грубым, хриплым, усталым. Чувствовалось, что измотался человек, измучился. Тоже, видимо, заблудился кто-то да сам себе и напевает. Чтобы поддержать его, дедушка прислушался, что пел тот человек, и стал ему подпевать, пробираясь к нему сквозь чащобу.
– Раз уж оба заплутались в лесу, вдвоём-то легче будет! Как-никак, а вдвоём веселей! – вспоминал мой дед Иван.
И вот уже почти рядом оказался я с тем человеком, как такое приключилось, что и не знаю, как описать. Одно слово – чудо, да и только!
Тёмный лес наполнило заревом. Стало вокруг ослепительно светло. А свет тот, точно ручеёк, струился из-под ёлки, что между мной и тем мужичком стояла. И прямо на глазах, как гриб из-под ёлки, стал расти сначала маленький, как игрушечный теремок, всеми цветами переливающийся. Пока смотрели-дивились мы на него – он высотой в дом стал. Но и на этом не остановился – растёт выше леса, сверкает. То красным цветом переливается, то ещё каким – не уследишь. Да и сам терем затейливый такой – то шатры золотые, то маковки лёгонькие. И ворота, и всё вокруг было украшено золотыми колокольцами, которые на удивление ладно вызванивали ту самую песенку, которую напевал, а вернее, хрипел нечаянный мой приятель. Вот тут-то мы с ним и вышли навстречу друг другу. Оба онемевшие разом от расчудесины диковинной, что довелось нам увидеть.