Чудо в аббатстве
Шрифт:
Так оно и вышло, ибо через несколько недель король женился на Екатерине Парр.
В августе я поняла, что опять беременна. Бруно был обрадован. Мне не удалось подарить ему мальчика в первый раз, но, может быть, я это сделаю теперь.
Мысль о еще одном ребенке доставляла мне радость. Я ни о чем другом не могла и думать. Опять беседовала о детях с моей матерью, достала крошечные платьица, которые носила Кэтрин, когда была совсем малышкой. Я думала только о ребенке, которого ждала.
Скоро снова наступит Рождество. Я уже сказала девочкам о том, что скоро у них появится
— Я не хочу этого. Я не хочу даже, чтобы здесь была Кэт. Я хочу, чтобы здесь была только Хани, как раньше.
Я всегда боялась ревности между детьми. Я старалась уделять Хани больше внимания, чтобы показать, что ничем не выделяю Кэт.
Хани спросила, кого я больше люблю: ее, Кэтрин или того малыша, который скоро появится.
Я ответила, что люблю всех одинаково.
— Нет! — воскликнула она. — Ты не всех одинаково любишь!
Меня беспокоило ее поведение. Конечно, она была права. Я любила ее. Но как я могла не любить свое собственное дитя еще больше?
На следующий день после этого разговора Хани пропала. Меня мучили угрызения совести, я обвиняла себя в том, что не сумела скрыть, что она значит для меня чуточку меньше, чем Кэт. Я должна быстро найти ее. Но это было нелегко. Я обыскала весь дом. Потом позвала Клемента. Хани всегда была его любимицей, и я подумала, что он может знать какое-нибудь потайное место, где она прячется.
Он забеспокоился. Его первой мыслью были пруды, где разводили рыб. Он снял огромный белый фартук и с руками в муке бросился туда.
К счастью, там были двое рыболовов. Они сказали, что провели здесь все утро и девочки не видели.
Мы испытали сильное облегчение. К этому времени к нам присоединился Юджин. Няньки и Клемент считали, что нам следует разбиться на две или три группы. Мы так и сделали. Я отправилась с одной молоденькой няней, девочкой лет четырнадцати по имени Луси.
Неожиданно я вспомнила о подземных галереях. Я никогда не была там. Часть их обрушилась, и Бруно говорил, что ходить туда опасно. Когда он был мальчиком, один монах во время обвала был там похоронен заживо.
Я думала об этом, когда бежала к подземелью.
Я говорила Хани, чтобы она и близко не подходила к подземным галереям и прудам. Но когда дети хотят привлечь к себе внимание или чувствуют себя несчастными, они часто нарушают запреты.
Для того чтобы попасть в галереи, нужно было спуститься в подземелье по каменной лестнице. Юная нянька осталась наверху. Но я так беспокоилась о Хани, что не чувствовала страха.
Спускаясь, я звала ее по имени. Попав в темноту после яркого солнечного света, некоторое время я ничего не видела. Неожиданно внизу из мрака появилась темная фигура. У меня по спине пробежала дрожь. Я сделала шаг вперед ступеньки не было, и я упала вниз, перелетев через две или три ступеньки, и оказалась на сырой земле.
Надо мной склонилась темная фигура. Я закричала.
Голос произнес:
— Дамаск!
Надо мной стоял Бруно, и я почувствовала, что он разгневан.
— Что ты здесь делаешь?
— Я… я упала.
— Вижу. Зачем ты пришла сюда?!
— Хани пропала, — ответила я. Он помог мне подняться на ноги. Меня трясла дрожь.
— С тобой все в порядке? — спросил он. В его голосе чувствовалось беспокойство, и я с возмущением подумала: «Он беспокоится не обо мне, а о ребенке, которого я ношу».
Я неуверенно произнесла:
— Да, со мной все хорошо. Ты не видел Хани? Она пропала. — Казалось, Бруно не расслышал моих слов.
— Я просил тебя не ходить в эти туннели, — сказал он.
— Я никогда прежде и не ходила. Я думала, что там заблудился ребенок, поэтому и пришла сюда.
— Ее здесь нет. Я бы увидел ее, если бы она была здесь.
Он взял меня за руку, и мы вместе стали подниматься по лестнице. Когда мы выбрались наверх, он внимательно оглядел меня и сказал:
— Никогда больше не спускайся вниз. Это опасно. Я спросила:
— А как же ты, Бруно?
— Я знаю эти туннели. Я изучил их, когда был еще мальчишкой, и я очень осторожен.
В то время я слишком беспокоилась о Хани, чтобы задавать вопросы, но позднее мне захотелось их задать.
Мы с нянькой вернулись в дом. Хани все еще искали. Я была в отчаянии, когда мальчуган, живший в одной из пастушеских хижин, принес записку. Хани была в избушке матушки Солтер. Не могу ли я поскорее забрать ее домой?
Без промедления я отправилась в лесную избушку. Как и прежде, в очаге горел огонь и на нем стоял черный от копоти котелок. У огня сидела матушка Солтер. Казалось, она не изменилась с тех пор, как я впервые увидела ее. Возле нее у очага сидела Хани. Лицо ее было грязным, платье запачкано. Я вскрикнула от радости и подбежала к ней. Я хотела обнять ее, но она отстранилась. Я чувствовала, что за нами наблюдает матушка Солтер.
— Хани! — воскликнула я. — Где ты была? Я так испугалась.
— Ты думала, что потеряла меня?
— О, Хани, я думала, что с тобой случилось что-нибудь ужасное.
— Тебе все равно. У тебя есть Кэтти и еще будет маленький. Я сказала:
— О, Хани, я не смогу пережить разлуку с тобой. Она угрюмо произнесла:
— Переживешь. Кэтти ты любишь больше.
— Хани, я люблю вас обеих.
— Ребенок так не думает, — сказала матушка Солтер надтреснутым голосом.
— Она ошибается. Я была вне себя от беспокойства.
— Тогда забирай ее. И люби ее больше.
— Пойдем, Хани, — сказала я, — ты ведь хочешь пойти домой, не правда ли? Ты ведь не хочешь остаться здесь?
Хани оглядела комнату, и я видела, что она очарована тем, что увидела.
— Рекин любит меня.
— Спот и Падинг тоже тебя любят, — сказала я, назвав клички двух наших собак.
Хани, довольная, кивнула. Я взяла ее за руку, и она не сопротивлялась. Она продолжала разглядывать комнату, и поскольку она не умела скрывать своих чувств, я поняла, что она сравнивает ее со своей уютной детской в Аббатстве. Она хотела вернуться домой, но не желала так легко уступить мне победу. Она была маленькой ревнивой собственницей. Некоторое время я принадлежала только ей, и она не желала ни с кем делиться.