Чудовище Боссонских топей
Шрифт:
А вид у нее действительно был жалкий. К утру все ее синяки как следует проявились, и девчонка приобрела сходство с пятнистой гиеной. Несчастная такая, всклокоченная гиена с испуганными глазами.
Конан вылез на берег, жутко довольный собой. Вода текла с него, как с водяного, с шеи свешивались склизкие водоросли — подцепил уже. Глаза так и сияли.
— А там, оказывается, ключи подводные бьют, — сообщил он и, заливая все вокруг, уселся возле костра.
Я и не заметил, как девчонка скрылась. Конан огляделся по
— Эрриэз! Ты где? Эрриэз!
— Я здесь, — тихо откликнулась она неизвестно откуда. — Я… мох…
— Иди завтракать, мох, — пригласил Конан, как ни в чем не бывало. Можно подумать, он встречает таких девиц ежедневно.
— Я некрасивая, — пропищала она жалобно. — И старая. Мне двести восемь лет.
Я не понял, откуда она появилась. Она просто встала с земли и сделала вид, что ничего особенного не произошло. Мало ли какие вещи по неосмотрительности случаются. Вот, нечаянно превратилась в мох.
«Кокетка противная», — сердито подумал я. Она в ответ только посмотрела на меня умоляюще.
Мы начали есть, сталкиваясь ложками в тесном котелке. Каша была с дымком, довольно вонючая. К тому же, из костра в нее насыпался пепел и даже какая-то обгоревшая веточка хрустнула на зубах.
Мы уже заканчивали пашу невкусную трапезу, когда кусты на берегу зашевелились, и оттуда высунулись морды.
Сначала одна.
Потом сразу десять.
От неожиданности Конан откусил кусок деревянной черпалки, которая в тот момент, к несчастью, оказалась у него во рту.
Морды были человеческие. Тупые, целеустремленные, с безмозглыми, горящими взорами. Все они были абсолютно одинаковые, как будто их одна мама родила и одна нянька воспитала.
Я не понял даже, люди это или все-таки не совсем люди. Может быть, и люди, только совершенно отупевшие от единственной мысли, которая засела в их куцых мозгах в качестве смысла жизни: никого не пускать за реку. Не знаю уж, кто их так изуродовал.
Вид у них был жуткий, и я перетрусил. На моем месте любой Пустынный Кода уже давно ударился бы в бегство, и то, что я все еще стоял и смотрел, как они лезут из кустов и выстраиваются на берегу, было уже само по себе героизмом.
Ни одной связной мысли от кустов не доносилось. «Убить… Убить…» Надоело даже слушать. А они все лезли и лезли. По-моему, там притаилась целая армия.
Конан вскочил, оттолкнул Эрриэз, которая исчезла под обрывом, и бросился к своему оружию. «Сопротивляться бесполезно, — вяло подумал я, — в любом случае они его прикончат. Он может быть богом войны, хоть самим Сетом, они его просто задавят численностью».
Их набежало уже около сотни. Кто знает, может быть, это были местные жители, подвергшиеся изменениям?
Может, их завербовал в банду злой волшебник? Или они не выдержали пыток и перешли на сторону неприятеля? Не исключено, что каждый из них по отдельности был в домашних
На всякий случай я послал им несколько устрашающих сигналов. Я не очень надеялся на успех, но это, как ни странно, подействовало. Они не набросились на нас сразу, а замялись и принялись топтаться в десяти шагах от Конана. Я понимал, что пауза долго длиться не может. Сейчас эти болотные шакалы очухаются.
И тогда, словно огромный храмовый колокол ударил у меня в ушах, и я понял, что настала пора.
Я Пустынный Кода, я дух зла, насилия и смерти. Это меня отгоняли бесстрашные обитатели крепости Аш-Шахба, ударяя в свой огромный колокол, стоящий на пьедестале из цельного камня посреди центральной городской площади. И тогда я отступался от Аш-Шахба, хохоча и завывая. Этот глубокий звон наполнял меня яростью и жаждой разрушения и, скрывшись в пустыне, я бесчинствовал вовсю. Впрочем, тогда я был подростком и страдал всеми комплексами переходного возраста…
Конан ждал нападения врагов. Я понимал, что он их не боится, но вряд ли это ему поможет.
Я выпрямился. Прислушался к миру. Огромный и больной, он лежал вокруг меня и чутко отзывался на мои призывы. «Хороший ты мой, — подумал я, словно обращался к загнанному конго. — Сейчас мы с тобой устроим тут стихийное бедствие».
Я позвал огонь. Воду. Камни. Неожиданно мне ответил песок. В миле от нас находился песчаный карьер. Дорогу они тут когда-то строили, что ли?
Я вскинул руки, собирая ветер, и деревья на холмах внезапно зашумели. Я послал его на карьер, за песком, и велел вернуться.
И он вернулся. Я свил его в смерч. Извиваясь, он стремительно несся к нам с холмов. Я завил его так круто, что он почти не ронял песка.
— Конан! — крикнул я. — Ложись! Ложись лицом вниз! Прикрой голову!
Он все еще медлил, не решаясь опустить меч.
— Ложись! — заорал я в бешенстве.
Смерч обвился вокруг меня. Глаза мои засветились желтым светом, плащ взлетел над плечами, как драные крылья, шерсть встала дыбом. Я поднял руки и с силой выбросил их вперед, указывая на бандитов.
И вся ярость стихийного бедствия обрушилась на них. Песок забивался в глаза, в нос, в уши. Ветер швырял людей на деревья, тащил сквозь кусты, поднимал на высоту десяти-двенадцати ярдов и отпускал.
Давно я так не веселился. Не то, чтобы мне доставляли особую радость чужие страдания. Просто люблю хорошую работу. Приятно было видеть, что я не разучился еще соединять силы природы, направляя их разрушительную мощь на врагов.
Все стихло так же внезапно, как и началось. На холме образовалась изрядная куча песка. Я буквально стер бандитов с лица земли. Несколько деревьев, вырванные с корнем, лежали на берегу. Я был очень доволен собой.