Чудовище Боссонских топей
Шрифт:
На окне Эрриэз увидела деревянный ларец, обтянутый темным коленкором и выложенный медными пластинами. Она раскрыла его, но ларец был пуст. Под треснувшим зеркалом лежали клочки ткани и затупленные иглы из рыбьих костей. Потом мы нашли под столом детскую колыбель, сплетенную из прутьев.
Мы поднялись на чердак. Лестница была построена капитально, так что даже мне не пришлось делать над собой усилие, чтобы забраться по ней. Странно, но еще сохранилось и не вполне сгнило сено, а в углу я нашел шерсть и гребень для нее. Я с подозрением покосился на Эрриэз.
Если
Но Эрриэз осталась к клокам шерсти равнодушной, и я просто терялся в догадках. Значит, она не кикимора? Но и не человек, это ведь ясно. Тогда кто?
«Не угадаешь, дурак», — услышал я у себя в голове ее злорадный голос.
«Сама ты дура», — подумал я в ответ.
И тут я нашел в клочках шерсти нечто такое, из-за чего сразу забыл все наши склоки и раздоры.
Я увидел мертвого домового духа. Он был совсем крошечный, ссохшийся, седенький, заросший волосенками и словно запутавшийся в шерсти и нитках. Глазки у него были пустые, бесцветные, без зрачков. Он до самой смерти так и не закрыл их, все смотрел куда-то в потолок. И рот у него был полуоткрыт. Во рту поблескивал зуб. Он был легкий, как веретено. Я не хотел, чтобы Конан или Эрриэз увидели его, и потому осторожно прикрыл трупик клочком сена.
— Я хочу есть, — заявил я очень громко. — Эрриэз, слышишь?
Она не успела ничего заподозрить, потому что Конан тоже шумно потребовал пищи, и мы втроем спустились с чердака. На душе у меня было прескверно.
Эрриэз принялась шарить по полкам и довольно скоро обнаружила плетеную корзину, в которой сохранилось немного муки. Девушка ловко замесила тесто в старенькой глиняной плошке. Прядка желтых волос все время падала ей на глаза, и она мотала головой, отбрасывая ее. Мы с Конаном сидели на неудобной горбатой крышке сундука и восхищенно наблюдали за ней. Если девицей не восхищаться, она вообще работать не будет, вот мы и старались изо всех сил.
Эрриэз вдруг подняла глаза:
— А представляете, сколько вкусных вещей готовилось когда-то в этой плошке?
Я как раз думал об этом и потому, когда Эрриэз произнесла мои мысли вслух, встретился с нею глазами и предупреждающе нахмурился.
Глава пятая
Маленькая храбрая Эрриэз
Следующие два дня я все время возвращался мыслями к тому, что увидел в заброшенной деревне и на старом кладбище. Кому это, кстати, пришла в голову умная мысль насадить бога на копье? Жуткие людоеды здешние жители, честное слово.
Я размышлял, сопоставлял увиденное с тем, что некогда слышал от Гэланта или других встреченных мною людей. Иногда я чересчур увлекался раздумьями, и потому шаг мой утратил размеренность.
Когда я цеплялся ногами за сучья и падал в канавы, Конан ругался и угрожал бросить меня умирать одного на дороге, если я по глупости своей переломаю себе ноги. Впрочем, я ему
Мы так и шли: Конан впереди, я за ним, а сзади — Эрриэз. Создавалось впечатление, что мы движемся куда-то вполне целеустремленно, но я-то понимал, что мы топаем наугад, и неизвестно еще, во что все это выльется. А девица с нами увязалась, я думаю, все же неспроста.
Я предполагал, что ее надоумил Гримнир — не знаю уж, кто он такой. И, что самое хитрое: ее отправил с нами, а сам сгинул неизвестно куда. Тайком исчез.
Конан шел и шел по лесной дорожке своим ровным шагом, словно он никогда не уставал. Я знал, что он так и будет идти, ни разу не споткнувшись, пока внезапно не остановится и не объявит, что неплохо бы и отдохнуть. И тогда можно падать на обочину и ждать, пока он соберет костер и найдет воду для похлебки.
По обочинам опять возникла трясина, причем, еще более гиблая, чем несколько дней назад. Нас окружало теперь целое море сплошной черно-коричневой жижи с маслянистыми лужами, которое то и дело бугрились и булькало. Такое хоть кому испоганит настроение, а я вообще легко поддаюсь внушениям и потому приуныл.
И к тому же у меня возникло… ну, предчувствие, что ли. Не скажу, что определенно стало труднее дышать, но что-то вокруг нас неуловимо изменилось. Словно бы в воздухе разлилось недоброжелательство. Словно кому-то очень не хотелось, чтобы мы тут шли. Хотя мы вели себя примерно и тихо, веток зря не ломали, живность без особой надобности не убивали.
Я не хотел, чтобы Конан о чем-нибудь таком догадывался. Незачем тревожить его раньше времени. Поэтому я решил вслух ничего не говорить, а вместо этого подумал, обращаясь непосредственно к Эрриэз:
«Эй, ты… кто ты там… Это твоя работа?»
Она не ответила.
Я мысленно заорал:
«Эрриэз! К тебе же обращаются, кикимора болотная!»
Я почувствовал злобный взгляд у себя на затылке. Прямо в ухо мне прошипел ее змеиный голос:
«Заткнись, лопоухий!»
«Ты чувствуешь, как что-то давит на нас, Эрриэз?» — подумал я и порадовался своей выдержке. Вежливый я все-таки, когда в этом возникает острая необходимость.
Она не успела ничего ответить, потому что неожиданно Конан остановился. Поскольку я давно чуял недоброе и испугался ужасно, то сразу же подбежал и сунулся к нему под мышку. Эрриэз тоже подошла и прижалась к нему с другого бока. Липучка несчастная. Он положил руку мне на плечо.
— Смотрите, — произнес он вполголоса.
Прямо перед нами лежала непроходимая полоса. Справа и слева приветливо булькала трясина — только и ждала, когда мы шагнем с дороги в сторону. Бревна, положенные поперек болота, были густо утыканы ржавыми шипами, высотой примерно в полтора-два дюйма, очень острыми и, что весьма возможно, ядовитыми. Это безобразие тянулось ярдов на двадцать. Дальше дорога шла в гору, и трясина заканчивалась.
— А ведь кто-то очень не хочет, чтобы мы шли дальше, а? — произнес Конан, и по его, голосу я понял, что он страшно доволен. Просто счастлив. На него это похоже.