Чудовище должно умереть. Личная рана
Шрифт:
– Что случилось? – спросил я.
– Просто расстройство желудка, – ответила она, широко улыбнувшись мне.
– Глупышка не хочет обращаться к врачу, – объяснил Фларри. – Потрогай ее кожу, какая она горячая!
Я приложил тыльную сторону ладони к ее щеке. Она горела.
– У меня голова гудит, – пожаловалась Гарриет.
– Ладно, Доминик, оставайся и убеди ее позвать доктора, – похлопал меня по плечу хозяин дома. – Она так чертовски упряма, что даже не сказала мне о своем недомогании.
Когда он оставил нас одних, я прошептал:
–
– Еще нет. Я трижды принимала допустимую дозу, – заявила женщина, беспечно улыбаясь. – Фларри здорово перепугался. Думает, я умираю.
– Он знает?
– Не будь таким придурком! – фыркнула она в ответ. – Он бы убил меня при мысли, что я избавляюсь от ребенка, которого муж считает своим. Не стоит мрачнеть, милый, меня надо развлекать.
Я описал Гарриет сон, приснившийся вчера. Я был мухой, попавшей в паутину. Меня окружал безжалостный кордон пауков с лицами моих знакомых – Фларри, Шеймуса, Бреснихана, Кевина, Майры. Насекомые стали приближаться ко мне. Я силился высвободиться, но мои попытки напоминали бег по зыбучим пескам. Внезапно я стал самим собой и оказался на памятном песчаном берегу, а ко мне подбирались морские волны.
– И тут появилась я и спасла тебя? – засмеялась моя любовница.
– Тут я проснулся.
– А меня разве не было в твоем сне? – спросила Гарри обиженным голосом.
– Ты не можешь быть везде, любимая, – улыбнулся я.
Гарриет погладила меня по руке.
– Можешь меня поцеловать. Я не заразная.
Это был невинный поцелуй, словно целуешь ребенка на ночь.
– Я волнуюсь за тебя, – заботливо проговорил я. – Ты уверена, что такая большая доза не опасна?
– В прошлый раз я выжила, – «успокоила» она меня. – Разве тебе неинтересно, из-за кого я страдала тогда?
– Можешь поделиться со мной, если хочешь. Это был не Фларри? – заинтересовался я.
– Кевин, – просто ответила моя подруга.
– Боже правый!
Я подумал, что Гарриет чересчур легкомысленна. Или она хочет заставить меня ревновать?
– Да, я его соблазнила. Как соблазнила тебя, – радостно сообщила она. – Только за братцем Фларри мне не пришлось бегать столько времени. Не хмурься, дорогой, с твоим появлением я дала ему отставку.
– А после? – Черт меня дернул спросить об этом.
– Я сумею его вернуть, когда ты уедешь домой, – заявила Гарриет со своей надменной чувственностью.
– Я тоже так думаю, – уныло согласился я.
– Ты не ревнуешь? – чуть-чуть насмешливо проговорила моя девушка.
– Ревную? Ревнует наверняка он, – буркнул я в ответ.
– Да, он же ничего о нас не знает!
– А мне кажется, что в Шарлоттестауне о нашей связи знает каждая собака. Или в лучшем случае подозревает. А ревность взрастает не только на фактах, но и на подозрениях, – заключил я.
– Ну разве ты не великолепен!..
Но порошок хинина не сработал. Гарриет, похоже, не слишком расстроилась: ее страсть не ослабела. Стоял август, и
Горы продолжали скрывать свои вершины под шалью тумана. Я чувствовал приступы клаустрофобии в своем маленьком домике, окруженном пустынными землями.
Сюжет моей книги не продвигался, и я даже однажды поехал в Голуэй за каким-нибудь чтивом, истощив скудные запасы местных книжных магазинов. Я также однажды взял книги у Майры Лисон, которая радушно встретила меня, но казалась озабоченной.
– Старший полицейский офицер Конканнон был у нас, – бросила она, – и задавал иезуитские вопросы.
Я неосознанно искал предлог для поездки в Шарлоттестаун (например, что-нибудь купить или поболтать с Шейном в гараже), просто чтобы встретиться с другими людьми. Возможно, я не создан для уединенной жизни. К тому же я стал заглядывать в бар «Колони» в такое время, когда Фларри и Гарри там не бывали. Хаггерти стал держаться со мной то ли отстраненнее, то ли почтительнее. Похоже, я стал объектом его пристального внимания.
Визиты Гарриет в мое жилище лишь ненадолго разгоняли тоску, потому что после занятий любовью говорить нам было не о чем. Меня утомляла ее болтовня о пустяках, грубость ее чувств, и оттого я все сильнее ощущал себя предателем. Я пытался скрывать свои эмоции, но все реже и реже стремился к Гарриет всей душой, а не только телом. Прежнее очарование ушло, и я остался, духовно опустошенный, во власти стыда. Но я сознавал свою ответственность за Гарри и не мог закалить свое сердце против ее бурной страстности.
Я пребывал в дурном расположении духа, считая, как школьник, дни до отъезда домой и почти желая, чтобы хоть что-нибудь случилось. Пусть даже это будет новое мелодраматическое нападение на меня, способное разорвать монотонность существования и снова вдохнуть в меня жизнь. Однажды вечером я услышал стук в дверь. Сердце у меня упало, но я заставил себя подойти к окну. Моя масляная лампа давала достаточно света, чтобы разглядеть фигуру отца Бреснихана. Я отпер дверь и впустил его в дом.
– Погода проясняется, – вежливо заметил он. – Завтра будет хороший денек.
Я усадил святого отца со стаканом виски в кресло, предчувствуя, что мне предстоит суровое испытание.
– Вы скоро уезжаете домой, Доминик? – поинтересовался священник.
– Полагаю, в конце месяца.
Отец Бреснихан расспросил меня о моей матери, о жизни в Лондоне, о моем новом романе.
– Роман беспомощно застрял на месте, – честно ответил я. – Сомневаюсь, смогу ли я что-нибудь написать здесь… Я хочу сказать, в Ирландии.
Мой собеседник смотрел мне в глаза умным, всепонимающим взглядом.