Чудовище (сборник)
Шрифт:
К тому же общества Велемира он искал сам. Доверие со стороны живописца льстило преподавателю, хотя он не признался бы в этом и самому себе.
И Альфий не упускал случая, чтобы их увидели вместе. К примеру, он при любой возможности приглашал Велемира посетить Большой Дом .
Так местные прозвали избу, которая служила в этой глуши подобием кабака то ли бара. Она и в правду превосходила размерами прочие строения в поселке. Дом не имел постоянного статуса питейного заведения, но обретал оный, как только вертолет подбрасывал соответствующий товар. А
Вот именно последние – красные – радовали особенно Велемира и нового его друга. (Хотя по крайности они согласились бы на любой «цвет времени», лишь бы вообще оно имело его.) Учитель и художник ценили по достоинству сухое вино – напиток, способствующий зоркой беседе душ. И допускали употребленье иного исключительно за не имением лучшего. Причем стараясь не достичь стадии, что порождает у собеседников лишь нечленораздельно-умильное бормотание… О чем же они беседовали? Да все о том же, что составляло постоянный предмет дискуссий интеллигенции того времени. (Не вообще всей тогдашней интеллигенции, разумеется, а «гнилой», «рефлексирующей»… а если точно перевести с позабытого уже теперь языка – думающей интеллигенции.)
Художник и учитель задавались вопросом: что это за государство, не доброе и не злое, но сделавшееся отчего-то таким, что добро и зло, два эти полюса бытия – жмутся боязливо и тихо к его окраинам? И почему случается при таком раскладе, что чутким, всепонимающим собеседником для добра оказывается чаще всего лишь зло? И говорили еще о многом, что было в те времена. Да, было … хотя и кажется теперь невозвратным, а потому – каким-то словно бы невозможным, почти не бывшим; смешным и преувеличенным…
Беседы эти несли отраду для Велемира. Ему казалось, почти всегда он обретал в Альфие духовного союзника своего. Но даже при невнимательности к вещам подобного рода художник чувствовал: сокровенное, питающее его душу – отнюдь не доступно Альфию. И Велемиру не приходило и в голову говорить с учителем, например, о камешках странной формы… о проступающих на них знаках … о тех сказаниях , что повествуют волны своим равномерным гулом, когда простор океана уже ожил, уже светится – будто в предвосхищении утреннего луча.
Но Богу было угодно, чтобы Велемир встретил душу, с которой бы он мог беседовать и об этом.
Вы угадали.
Причем познакомил их – мечтательного художника и Суэни – сам Альфий.
Не столько и познакомил, правда, сколь отстраненно продемонстрировал ему девушку. Так можно посверкать в обществе массивным золотым перстнем, как будто бы невзначай.
Однако Велемир был… художник. Полутона и нюансы он мастерски различал, единственно, в цветовой гамме. Поэтому не прошло и нескольких дней, как зачехлил он все прежде
Немногое лишь еще столь располагает юную девушку к раскованному общению, как внимательное, заинтересованное перенесение на полотно её черт. И мало это сказать, к раскованному общению… – к тому чтобы, что называется, потерять голову!
Как быстро протекли несколько недель, за которые успел сотвориться мир, и пережил этот мир цветенье свое и зрелость, и кратковременное абсолютное торжество над всякими мирами иными… И Велемир подарил модели – в те дни почти что боготворимой им – завершенный холст.
И Суэни была сама не своя от радости – доселе ей едва знакомого чувства. Она была без ума – приевшееся до незаметности, но точное выражение! Она побежала сразу показывать драгоценный дар, бережно обернув его в старый плащ, учителю своему и другу , как она полагала… Альфию.
Не поспешим с печальной усмешкою превосходства мудрых, знающих жизнь. То было очень далеко от столиц… И, к тому же, Суэни исполнялось вскоре – шестнадцать лет.
Последний холст Велемира, Бог милостив, сохранился. Мне довелось его видеть. Представьте только стремительное хрупкое тело, как будто взлетающее из свинцовых волн!..
В молчании, пристальном и угрюмом, рассматривал творение сие математик. Затем, и более еще внимательно – и по своему обыкновению не мигая – вглядывался в оригинал.
И неожиданно похвалил работу.
Она давала к этому основания! Но все-таки такая реакция удивила слегка Суэни. Ведь не было еще случая, чтобы самолюбивый Альфий признал успех кого-либо за глаза.
Да впрочем, он и на этот раз высказал лишь подобие одобрения. «Это… заслуживает внимания». И вместе с произнесенной фразой запомнился Суэни особенный, как целящийся какой-то взгляд.
3
Мы несколько отвлеклись подробностями. Пора уже рассказать и про сам необыкновенный случай, свидетелем которого стал художник.
Что там необыкновенный – вот именно про такие и говорится: из ряда вон!
В тот несчастливый день Велемир встал рано, как и всегда по устоявшейся у него привычке. Восток еще лишь светлел, и черные оазисы мрака словно бы изрывали пещерами тело скал. Художник медленно шел по берегу рядом с колыхающейся широко лентою пены… Необычайный предмет пейзажа бросился в глаза сразу, как только Велемир подошел к лагуне. Темное пятно неопределенной формы покачивалось у выступающих недалеко в воду прибрежных крупных камней. Оно вздымалось и опадало в такт волнам.
Подбежав ближе, художник различил контуры человеческого тела.
Утопленник?
Или еще живой, но потерявший сознание человек, простертый на воде лицом вниз?
Художник и не заметил, как оказался рядом. Немедленно подхватил бесчувственное тело под мышки и освободил голову из воды, и голова неизвестного с вымокшими редкими прядями закачалась, безвольно свесившись.
Спеша и запинаясь о камни, оскальзываясь, Велемир повлек неожиданную находку к берегу. И вынес, и лишь тогда почувствовал обжигающий холод пропитавшей джинсы воды.