Чудовище
Шрифт:
– А что бы ты хотела для себя? – спросил он, выходя из ванной.
– Не знаю. – Стоя на постели, она раскачивалась в такт движению корабля и размышляла. Затем неуверенно предположила: – Может, действительно замужество? – Помолчав, добавила: – И что-то еще. Должно быть что-то еще, кроме этого. – Она рассмеялась, прислушиваясь к дыханию Шарля. Он стоит прямо перед ней, рядом с кроватью. – Ну, и как ты считаешь? Это похоже на пьедестал? – Луиза положила руки ему на плечи и два раза подпрыгнула на матрасе, как будто это был цирковой батут.
– Я считаю, – промолвил он, – что леди… прелестная юная леди вроде тебя… – Шарль обнял ее за талию, придав своим словам особый смысл. – Итак, я полагаю,
Волосы волнами упали ей на спину. Прохладные густые локоны ласкали ее, словно были живым существом. Шарль отпустил ее, и она упала на постель. Луиза никогда не думала, что это может быть так приятно – ощущать шелковистое прикосновение собственных волос. Или как приятно прыгать обнаженной в темноте. Каждый миг, проведенный с пашой, открывал ей что-то новое в ней самой.
Когда Шарль придавил ее своей тяжестью, она спросила его:
– А знаешь, чему хочет посвятить жизнь кузина Мэри? Он погладил ее по голове и сказал:
– Ты еще найдешь свое место в жизни, Луиза. Ты молода, у тебя все впереди. – Шарль поцеловал ее в лоб. – Я говорил о другом. Ты должна найти себя. Тогда ты поймешь, что тебе нужно от жизни.
Луиза засмеялась. Его слова были ей не понятны. Она спросила:
– Так хочешь, я скажу, что Мэри нужно от жизни?
– Ну хорошо. Так что же Мэри хочет сделать в этой жизни?
– Стать монахиней. – Луиза захихикала.
– Монахиней?
– А знаешь, почему?
– Ты ведь все равно мне расскажешь, правда? – Шарль соскользнул с нее и лег рядом.
– Да. Видишь ли, в Нью-Йорке есть один священник. И родители Мэри отправили ее на исповедь. Она сходила туда, и все оказалось совсем не так страшно, как она думала. Она стала ходить туда регулярно. Отец Тата – так его звали. Забавное имечко, правда? Он итальянец. В общем, отец Тата был очень добр с ней. – Луиза снова рассмеялась. Ей казалось, что это ужасно глупая история. – Мэри стала часто ходить на исповедь. Слова священника казались ей мудрыми и справедливыми. Потом она уже ходила туда, просто чтобы слушать его голос. Возвращаясь с исповеди, она иногда заходила ко мне и восхищалась тем, какой у него глубокий чудный голос, как хорошо отец Тата ее понимает. Потом она доставала четки и начинала молиться Пресвятой Деве, чтобы он отказался от сана. Потом мы вместе смеялись над ее причудами. Мы видели его, этого священника. Он толстый и лысый, но мы с Мэри решили, что у него добрые глаза. Теперь я могу ей посочувствовать. Понимаешь, это же замечательно, когда есть человек, который готов тебя выслушать и понять, и принять такой, какая ты есть. В этом кроется соблазн. – Луиза помолчала. – А ты ведь не лысый, нет? – Тут она вспомнила, как касалась мокрых волос своего араба вчера ночью. У него густые волосы, чуть длиннее, чем положено.
История Мэри уже не казалась ей столь смешной. Она спросила:
– Можешь себе такое представить, Шарль? Чтобы я влюбилась в своего духовника?
Он прыснул и тут же постарался взять себя в руки, чтобы отнестись к ее вопросу со всей серьезностью.
– Нет, – признался он, с силой сжав ее в объятиях. – Иначе придется пристрелить этого отца Тата. Луиза, – сказал он ей, – я не проповедник. Я эгоист и себялюбец и наслаждаюсь твоим обществом – у тебя открытая душа, бойкий ум и прелестное, соблазнительное тело.
– Вот об этом я и говорю. Я не всегда открываюсь в общении с людьми. Точнее, я никогда не бываю с ними искренней и открытой, – поправилась она. – А ты для меня как исповедник, тебе я могу открыть все. – Луиза перевернулась на живот, обняла его за плечи и чмокнула в шею, пройдясь языком и губами по его горячей,
– Ты богохульничаешь, – сказал Шарль и склонился над ней.
Луиза расхохоталась:
– Я настоящий сорванец. Так говорят мои родители, а тетушки и дядюшки с ними полностью согласны. Я сущее наказание.
– Да, – подтвердил он. – Это так. И я счастлив, что держу это «наказание» в своих объятиях. – Шарль обвил ее руками и прижал к себе.
Луиза обняла его за шею и уткнулась лбом ему в плечо. Некоторое время они лежали так – их объятие было удивительно мирным и целомудренным. Плоть к плоти, сердце к сердцу, душа с душой в темноте – так близко друг к другу, как только могут быть двое людей, не занимающихся любовью.
Стоило им возобновить танец, сближавший их еще больше, как Луиза осознала, что доверила своему паше всю себя. Он заставил ее не просто посмотреть на себя со стороны. Благодаря ему она открыла, что в ней есть что-то, кроме внешней привлекательности. Он принимал и обожал в ней все, он верил в нее. Странный парадокс: вместе с ним Луиза словно светилась в темноте. Именно это ей больше всего и нравилось – она становилась рядом с ним самой собой.
Ее семья по-прежнему страдала от морской болезни. Никто, кроме старой тетушки, не мог подняться с постели, а от этой пожилой дамы нетрудно было ускользнуть. Днем Луиза навещала родителей, Мэри, кошку кузины, Беара и других. Но те, кого укачивает, как правило, предпочитают находиться в одиночестве. Поэтому миссия милосердия отнимала у нее немного времени. Большую часть дня она спала, отдыхая после ночных похождений. Проснувшись, Луиза слонялась по кораблю, с нетерпением ожидая наступления сумерек. Как только солнце начинало клониться к западу, она бежала к каюте Розмона и стояла перед дверью, пока в коридоре не становилось совсем темно, и только потом осторожно стучала.
В каюте она совершенно преображалась. Нет, она становилась самой собой. Луиза не задумывалась, хорошо или плохо то, что она делает. Раз паша принял ее такой, какая она есть, рассуждала Луиза, то и она, в свою очередь, обязана уважать его стремление сохранить свою тайну. В остальном же девушка полностью покорялась страсти, занимаясь с ним любовью так, как ей этого хотелось, и болтая обо всем, что приходило ей в голову.
Ее таинственный роман в темноте предполагал определенную степень доверительности. Луиза могла нашептывать своему возлюбленному то, о чем ни за что не решилась бы сказать при свете. Но будущее их отношений оставалось для нее туманным и неопределенным. Ее Шарль с корабля неоднократно давал ей понять, как их роман недолговечен. Она никогда его больше не увидит. Никогда. Ну и прекрасно.
Просто замечательно. Чем быстрее свеча сгорает, тем ярче она светит.
Глава 13
Аромат серой амбры, входящей в состав духов, называется в парфюмерии просто амброй.
Когда мужчина – кстати сказать, мужчина не первой молодости – несколько ночей подряд развлекается с юной женщиной, обладающей бешеным темпераментом, его день довольно быстро переходит в ночь. Он спит до двух часов дня, потом завтракает, принимает ванну, бреется, одевается и просматривает газеты, ожидая наступления темноты.