Чудовище
Шрифт:
«Не похоже, что ты рад, что остался жив. Как и не рад, что я осталась жива. Я отделалась парочкой синяков и царапин».
Морфин снова действует, опуская мои веки.
«Я и не рад».
Мои движения становятся медленнее, и я, кажется, обидел незнакомку. Она сжимает губы в тонкую линию и быстро встает.
«Чему именно ты не рад?»
Я пожимаю плечами и устраиваюсь на больничной койке. Женщина торопливо выходит из палаты, не оглядываясь
Она уходит, предоставляя меня моему наркотическому сну — вот, чему я рад. Я молча усмехаюсь, осознав, что даже не узнал ее имени, а она ни разу не спросила моего, хотя уверен, что врачи и медсестры рассказали ей все о человеке, «спасшем ее». Я поворачиваю голову набок, пока мысли расплываются, а сон быстро затягивает в себя.
Может, я и рад тому, что спас ей жизнь, и, пожалуй, следовало яснее выразиться, но я не рад тому, что выжил. Я оттолкнул ее не для того, чтобы спасти. Я оттолкнул ее, чтобы покончить со своей жизнью. И, тем не менее, я жив и изо всех сил пытаюсь избегать извращенного чувства юмора жизни.
Из больницы меня выписали через неделю.
С гипсом на правой руке и наполненным болью телом, не считая небольшого сотрясения и того факта, что сейчас я немного прихрамываю, я бы сказал, что у меня все довольно неплохо. Мама помогла мне добраться до квартиры и перед отъездом убедилась, что у меня есть еда, вода и лекарства и пообещала, что будет проведывать меня каждый день. В ее прощальных объятиях ощущалась тоска, и это вызвало во мне мимолетное чувство паники. Словно она знала, по какой причине я выпрыгнул перед машиной, но не упомянула об этом.
После того как она уходит, я срываю с себя гипс и сплю двенадцать часов подряд.
Следующим утром я решаю сходить за кофе. Мое любимое кафе на улице Граймс открывается рано даже по воскресеньям, и я отправляюсь туда еще до восхода солнца. Пусть я не могу распробовать вкус своего кофе или продающихся там кексов с черникой, покрытых сиропом, кафе находится в тени и скрыто от остальной части города. Я могу пропадать в нем часами, и никто не будет докучать мне до самого обеда. С каждым сделанным мною шагом в ноге отдается боль, но я отмахиваюсь от нее, пытаясь вернуть себе нормальную жизнь.
Нырнув в кафе, замечаю, что я здесь один из трех человек, и волна удовлетворения проходит сквозь меня. Я улыбаюсь Тане, темноволосой женщине, которая годами принимает мой заказ, и киваю ей каждый раз, когда она спрашивает, подавать ли мне заказ как обычно. Я кладу деньги на стойку и иду к своему обычному месту. Я проскальзываю туда и вздрагиваю от сильного дискомфорта в ноге, но он проходит так же быстро, как и появляется. Таня приносит мой напиток и придвигает ко мне листок бумаги с ее почерком на нем:
«Рада, что ты в порядке. Мы о тебе беспокоились, но как же чудесно, что ты спас Вейду».
Нахмурившись, я смотрю на нее и губами повторяю это имя Тане, а она улыбается, четко отвечая мне:
«Она постоянный клиент».
Ну, конечно. Я киваю и чувствую, как мое лицо мрачнеет. Таня, кажется, это замечает и похлопывает меня по плечу перед тем как уйти, оставляя меня наедине с кофе и кексом. Я быстро собираю пальцами крошки с верхушки кекса и отпиваю от своего напитка.
Где-то между вторым кофе и погружением в «О, дивный новый мир», кто-то садится напротив меня. Я смотрю вверх, ожидая увидеть Таню, решившую скоротать пару минут перерыва, но вместо нее встречаюсь с теми самыми медовыми глазами и алыми губами. Вейда. В каком-то смысле имя ей подходит. Строгая и молчаливая, но царственная.
Я закрываю книгу и кладу ее на стол.
«Ты все же нашла меня, Вейда».
Она улыбается и поднимает руки:
«Тебя несложно заметить, даже когда ты думаешь, что спрятался».
Я обдумываю ее слова, и она замечает перемены в моем поведении.
«Расслабься. Таня сказала, что ты здесь. Приятно официально познакомиться с тобой, Харрисон. И поскольку мы не представились в больнице, возможно, сейчас самое подходящее время».
На мгновение я жалею, что не могу слышать, а это желание не слишком часто посещает меня. Я представляю, как она произносит мое имя мягким бархатным голосом, и могу поклясться, что чувствую, как мурашки бегут по коже. Я игнорирую это ощущение и жестикулирую руками:
«Приятно познакомиться с тобой, Вейда».
Она качает головой.
«Лжец. Ты мечтаешь, чтобы я ушла».
«Может, да, а может, нет».
«Ну, тогда не следовало спасать меня».
Я скрещиваю руки и отклоняюсь. Она не сводит с меня глаз, и я замечаю силу, пылающую в их глубине. Возможно, все мы, кто не имеет возможности слышать, — гордые носители этой силы. Зрение, которое я ценю больше всего в этом мире — все, что у меня есть, и, видимо, я не единственный, кто так считает.
Я наклоняюсь вперед и быстро двигаю пальцами:
«Мне следовало выразиться яснее в больнице, и я приношу извинения за свое поведение. Я не жалею о том, что спас тебя, Вейда. Я рад, что ты выжила».
Она не сводит с меня глаз, пока говорит со мной на единственном языке, который мы знаем:
«Но ты не рад тому, что жив?»
«Это сложно».
Она слегка улыбается перед тем, как продолжить:
«Я всегда считала сложные части своей жизни любимыми. Если бы все было просто, то думаю, я бы умирала со скуки большую часть времени».