Чудские копи
Шрифт:
– Ну, что там, говорите, – настороженно поторопил Ремез. – Кто еще?..
– Софья Ивановна подоила корову, – завороженно проговорил чекист. – И вывела ее на лужок.
– Что сделала?..
– Подоила, вывела на лужок. А внучка ходит за ней с хворостиной и пасет.
– Как – пасет?
– Ну, обыкновенно. Присматривает, чтоб не пошла в чужой огород.
Ремез отвалился на спинку стула, потряс седыми, как-то сразу взмокшими волосами. Лешуков сделал паузу и добавил:
– А Балащук вышел в трусах и делает зарядку.
– Кто?
– Глеб Николаевич...
–
– Вся семья в сборе. Идиллическая картина...
– И в самом деле, чертовщина. – Ремез потянулся к внутреннему телефону. – Где все-таки Абатуров?
В это время дверь отворилась и ввалился начальник службы безопасности:
– Здесь я, товарищ прокурор...
И это тоже отдавало мистикой...
Начальник службы безопасности оглядел присутствующих каким-то веселым и бесшабашным взглядом и опустился на стул, где только что сидела Эвелина Даниловна.
Ремез принюхался, присмотрелся.
– Вы что, пьяный?
– Да, я пьяный! – Он поднял горделивый, независимый взор. – Потому что на трезвую голову это осмыслить невозможно.
– Что – это?
– А все! Балащук действительно зарезал ушкуйника. И тот в один миг рассыпался в прах. Потому как жил на свете пятьсот лет...
– Вы что тут мелете? – уже слабо воспротивился законник.
Возможно потому и не был услышан.
– Ну, жизнью это назвать трудно, скорее, существовал, – самозабвенно продолжал Абатуров. – Под вечным проклятьем!.. Надо же, сам в мгновение сотлел, а кровь осталась. Потому что вытекла в наше время... И вообще, понять невозможно, мы к ушкуйникам ходим в прошлое или они к нам, в настоящее?.. Что вы на это скажете, господа? У вас крыша не едет?.. Если нет, возбуждайте уголовное дело. Привязывайте к нему Глеба Николаевича... А я мимо проходил! Похмелился и заглянул, чтоб сказать вам: прощайте товарищи! Не поминайте лихом.
Ремез встал и открыл дверь в комнату отдыха.
– Так. Сейчас ступайте сюда, на диван. Уступаем. Двух часов вам хватит, чтоб проспаться.
– Я от этого никогда не просплюсь! – засмеялся Абатуров и тяжело встал. – Кислота, царская водка! А от человека остается всего три миллиметра праха! Это вместе с потрохами, с пиджаком и штанами. Вы подумайте – три миллиметра!.. Так что, бывайте здоровы!
– Вы отсюда не уйдете. – Законник все-таки дотянулся и поднял трубку внутренней связи.
– Не уйду?! Ха-ха! И вам советую покинуть помещение. Товарищи офицеры, пора нам на покой!
– Странно, отключили внутреннюю связь, – Ремез потянулся к другому телефону, но задержал руку. – Зачем это сделали, Абатуров? Вы что, с ума сошли?
– Нет, еще не совсем! – веселился тот. – И пока в уме, хочу уйти. Чтоб дожить остаток дней в одном духе. А то чую какое-то раздвоение! Была одна жизнь, теперь другая. Там третьей захочется! Что-то не нравится мне это бессмертие, господа бывшие...
Ремез схватил трубку городского телефона, послушал и тут же бросил на аппарат.
– Это что такое?
Шум и возня в приемной заставила всех насторожиться. Через несколько секунд в кабинет задом вбежала секретарша, захлопнула дверь и вцепилась в ручку, пытаясь ее удержать:
– Там люди в черных масках!.. Помогите!..
Ремез бросился к ней на помощь:
– Да что происходит, черт возьми!
– Говорят, нового собственника привели!
– Какого еще собственника?!
Секретарша не выдержала, впустила ручку, и двери распахнулись. Черный вихрь людей в униформе и масках ворвался, будто клуб дыма, моментально рассеялся по кабинету и выставил стволы автоматов. Изза их спин появились двое незнакомых гражданских, уже с открытыми лицами.
– Извините за вторжение, господа, – сказал один и, положив на стол папку, вынул бумаги. – Прошу ознакомиться с документами. Вы еще помните личную подпись президента компании Балащука?
– Что это значит? – опомнился наконец-то Ремез. – Кто такие? Кто вас сюда пропустил?..
– Мы представляем кемеровскую юридическую компанию, – был ответ. – Возьмите личные вещи и покиньте помещение.
Секретарша спряталась за широкую спину Абатурова, а тот трезвел на глазах и наливался багровым неудовольствием. Еще бы мгновение, и он бросился врукопашную, но даже сказать ничего не успел, потому что в дверях оказался Шутов, сопровождаемый судебными приставами.
Наряженный непривычно, в костюм, да еще с галстуком, писатель был почти неузнаваем. И только вихры, взвивающиеся по обе стороны широкой лысины, выдавали в нем прежнего Чертова.
Он сел в кресло Балащука, прокрутился на нем, как на карусели, и засмеялся:
– Ну что, господа? Под белы рученьки выводить? Или своими ножками?.. Кстати, Абатуров, можете остаться. Вы еще сгодитесь... Вы мне станете перья чинить! Перочинным ножичком!
22
Глеб отыскал место в квершлаге, где когда-то вырубал кристаллы пирита, погасил фонарь и, присев на корточки, выждал, пока в зрительной памяти сотрется световое пятно. Потом встал и, держась за стенку правой рукой, пошел назад, в сторону штольни. Этим маршрутом он ходил каждую ночь, давно уже вымерял его шагами и, двигаясь в полной темноте, никогда не спотыкался. В тупике он развернулся, нащупал левую стену и на обратном пути через сто двенадцать шагов точно повернул в узкую щель, где было так легко проходить подростку. Сейчас же он протискивался боком, да и то в некоторых местах чувствовал, как стенки сдавливают грудную клетку и каска все время стукается о низкую кровлю.
Чудские копи начинались сразу же после этого шкуродера – какое-то неведомое, чуткое и дрожащее пространство высоких выработок с колоннами-целиками, где под ногами только глухо шуршал золотой песок. Глеб ни разу не видел его пределов, поскольку не включал фонаря, и не потому, что, как в отрочестве, экономил заряд батареи. Он лишь чувствовал, что оно, это пространство, бесконечно, хотя ясно представлял себе, что такого не может быть, и все равно не зажигал света, чтобы не спугнуть это его трепещущее состояние. Казалось, одно неосторожное движение, громкий стук или яркая вспышка лампочки, и оно схлопнется навсегда, сложится, как складываются крылья бабочки, и станет непроницаемым.