Чумная экспедиция (Сыск во время чумы)
Шрифт:
– Умные, у себя под боком не шарят, - похвалил мазуриков Архаров.
– Как волки, что не режут скот возле логова, - подтвердил Бредихин.
– Коли бы попытаться сделать засаду в развалинах у стены, то напасть на фуру удалось бы беспрепятственно, однако, упустив хоть одного из шуров, мы бы в тех руинах вовеки его уже не изловили, - молвил Шварц.
– О чем я имел честь предупреждать.
– Едем на Остоженку, - решил Архаров.
– Все. И тебе, Карл Иванович, уголок сыщется. А спозаранку - к мортусам.
– Занятно… - произнес немец. А объяснять, что ему показалось тут занятным, не стал.
Фомка
Архаров по части предчувствий был не мастер - все, что приходило ему в голову, он старался объяснить. И уж, во всяком случае, красоты природы оставляли его спокойным. Может, он наконец освоился с верховым способом передвижения; может, замысел ворваться в особняк графов Ховриных, перерядившись мортусом, его развлекал; может, скромный фрыштик не обременил собой брюхо и способствовал ощущению легкости; может… Иных причин своего блаженного настроения Архаров не находил. Ему было тепло под офицерской епанчой, тело не ощущалось вовсе, осени не было - он видел совсем еще зеленую траву на склоне; таким образом, оказвшись вне времени и даже несколько вне тела, он растворился весь в радостном предчувствии и вернулся на грешную землю нескоро - а когда добрался до Васильевского спуска. Можно бы проехать по Москве-реке и дальше - до Проломных ворот, но за ними он бы запутался в переулках, проще было предпочесть прямые и надежные линии.
Увидев Архарова, что прямо на коне едет через бастион к бараку, мортусы даже не слишком удивились.
Тот, кто подрядил их на уборку мертвых тел, не чаял, что чума затянется до осени. Казенной теплой одежды у них не было, а каждый, ночуя в неотапливаемом бараке, норовил закутаться на свой лад, в тряпье, где-то подобранное по случаю. Зрелище было - как если бы на бастионе поселились городские нищие.
Но теперь были видны лица.
Лица были не таковы, чтобы млеть от восторга. Они соответствовали ремеслу этой честной компании и выдавали приверженность многим порокам. Однако увидеть других он и не ждал.
– Хлеб да соль, - пожелал Архаров, видя, что мортусы расходятся от котла с дымящимися мисками в руках.
– Ем, да свой!
– вразнобой откликнулись мортусы.
Навстречу вышел сержант в грязной епанче, зевая во весь беззубый рот.
– Чего вашей милости вдругорядь угодно?
– не слишком учтиво осведомился он.
– Федора ищу. И того молодца, что растолковал про рябую оклюгу. Прими…
Архаров спешился, отдал поводья сержанту и преспокойно пошел к мортусам.
– Ты, что ль, Ваня?
– спросил безносого верзилу.
– Запомнил, - хмуро сказал на это верзила.
– С чем пожаловать изволил, талыгайко?
– Мне фура нужна и балахонов ваших штуки четыре. С крюками, как положено.
Гнусавый Ваня чуть не выронил миску.
– На что тебе?
– почти по-человечески спросил он.
– Мародеров из ховринского дома выковыривать.
– Крюками?!
– Именно так, - подтвердил Архаров.
– Молодцы, ступайте сюда, растолкую.
Первым быстро подошел высокий красивый парень, лет двадцати двух, черноглазый, чернобровый и кудрявый, любой купец хотел бы заполучить такого орла в приказчики - не было бы отбою от покупательниц. По его лицу Архаров прочитал, как если бы написано большими печатными буквами: норов пылкий, упрямый, чувства вскипают бурно, разражаясь мордобоем или слезами, и при этом парню вечно подавай нечто невозможное, для чего пришлось бы идти на край света. Иной рекомендации не понадобилось - перед ним был Федька.
Далее - за Федькиной спиной встал сорокалетний крупный мужчина, не толстый, но тяжеловесный, пожалуй, поплотнее телом самого Архарова, да и ростом повыше, русоволосый и голубоглазый, с короткой бородой, прямым носом, огромными ручищами. Был он несколько скуласт и раскос - знающий человек сказал бы по разрезу глаз, что в роду у него - какие-то сибирские инородцы.
И подошел вразвалочку молодец щуплого сложения, остроносый, белобрысый, кудлатый, как нечесаный пес, с плохо растущей рыжеватой бороденкой, но живая его мордочка, малость напоминавшая Левушкину, выражала ум и сообразительность, особенно они светились в прищуре темных глаз.
Затем подошел мужик лет пятидесяти, клейменый - три буквы в вершок высотой, на щеках и на лбу, составляли слово «ВОР». Подошел рыжий курчавый невысокий парнишка,. И еще мортусы подтянулись.
Компания была опасная, что и говорить, много чего повидавшая компания. Если Федька стал преступником по дурацкой случайности, то Ваня - вряд ли! И прочие тоже не выглядели законопослушными гражданами. Хотя как посмотреть - законопослушные граждане сидели по домам, оберегаясь от чумы, или вовсе сбежали, а этот сброд добровольно очищал Москву от заразы. Хотя добровольность была не совсем правильная: не хочешь вывозить зачумленные трупы - сиди под замком. Но ведь на что-то же они рассчитывали, берясь за свой новый промысел!
И не природная же склонность к воровству и грабежу велела им, когда фабричные громили бараки, идти в драку, защищая врачей-немцев…
– Так вот, - сказал Архаров.
– Поблизости завелись ловкие ребята. Вечером надевают такие, как у вас, робы, садятся на такую, как у вас, фуру и едут грабить пустые дома.
Кто-то присвистнул.
– Фуришь, талыгай!
– Чистая правда, как Бог свят. Коли тут есть крестники Карла Ивановича Шварца…
Архаров замолчал.
Молчали и мортусы.
– Ты сказывай, талыгайко, - вдруг ободрил Ваня.
– Шварца знаем. В лицо.
– Он их выследил. Сперва думал, будто вы таким ремеслом промышляете, следил за бастионом. Потом догадался, что это ловкачи под вас рядятся. Так вот, молодцы, хотим мы их взять прямо в логове. Нужны фура, балахоны, крюки. Коли бы кто из вас приехал поранее, а с сержантом я уговорюсь, мы бы ваше добро над дымом покоптили и, как стемнеет, поехали брать мародеров. Сколько надо заплатить - заплачу.
– Ты так уж прямо об этом толкуешь, - сказал крупный русоволосый мужик.
– Не боишься?