Чумной Пир
Шрифт:
— Удивительно-вздох.
— Я предлагаю тебе теплое крыло, и самое главное, защиту. Я, как никто другой знаю, как поприще этих стервятников любят рвать таких, как ты. — строго и достаточно серьезно произнес Борис. — это место могла занять Лютеция, но только ее бешенный нрав мог разрушить это стабильное хладнокровие стен, что скрывают за собой далеко не одно преступление.
— Лютеция? — удивленно спросила я.
— Да. Твоя старшая сестра. — Беркут отвел взгляд. — лучше ей не переходить дорогу. Знаешь, твоя сестра напрочь лишена такта и принципов, и в отличии от меня она еще лишена милосердия. Впрочем, однажды, тыча мне острым ножом в щеку она говорила, что это меня погубит. — Борис улыбнулся. — возможно, самоубийство матери
— Но почему? Зачем она так поступила? — продолжала удивляться я.
— Так решила твоя мать. — Борис посмотрел на фотографию на столе и улыбнулся. — хотя я считаю, что все это отговорки. Знаешь, когда отчим ушел от нашей мамы, то она решила, что жить нужно не ради кобелей, а ради своей семьи. Подняла нас с Аней, и никогда не жаловалась. Знаешь, закусила удила и воспитала нас людьми. Ладно, что-то Кеша задерживается, ты пока осмотрись, а я поднимусь к ним.
— Хорошо, спасибо, Боря. — я улыбнулась.
Здесь все душило меня крепкими цепями, и я не понимала, что только зацепило моего отца в этой вульгарной девчонке, как моя мать? Все здесь пропитано воспоминаниями, и прикасаясь к любому предмету, я видела все: страдание отца, его гнев, редкие слезы и желание врезать моей матери, но нельзя…он ведь мужчина и должен сдерживать свою злость. Из липкого транса меня вывел кашель жены Беркута. Девушка робко посмотрела по сторонам прикоснувшись к дверному косяку. В ее глубоких глазах я видела настоящую печаль, но только ее источник мне был неизвестен. Она улыбнулась, и сделала шаг вперед, словно кошка, что боится переступить неизвестный ей порог.
— Тебе, наверное, чудно от всего происходящего и все напоминает какой-то боевик, где тебе неожиданно сваливается наследство и работа? — улыбнулась Аня аккуратно сев на скрипучий, кожаный диван. — а я вот уже как-то свыклась, что сюжеты эффектных фильмов так сильно разняться с настоящей жизнью.
— Разве быть супругой такого авторитетного мужчины, как Беркут — не сценарий нуарного фильма? — я улыбнулась проведя ладонью по волосам вверх.
— Что ты можешь знать о нем, как о муже? — Аня вздохнула. — постоянная ревность, недоверие и эти его подозрения на ровном месте, а сам? А сам отказывается от совместного ребенка. И что думать мне? — девушка разочаровано покачала головой. — конечно, у него уже есть дочка, хоть и от суррогатной матери, но есть же. Знаешь, он говорит, что я глупая и не понимаю, что требую от него, но я же уже не девочка, да и мама говорит, что часики тикают.
— Давно ли двадцать три года это приговор? — удивилась я. — к тому же, его первая жена умерла родами, как и ребенок задохнулся в ее утробе. — пробурчала я. — ты, просто представить себе не можешь, как он воет, словно раненный зверь на могиле своей женщины. — вздох.
— Только, что ты прикажешь мне делать? — возмущенно прошептала Аня сжав мое плечо своей ладонью. — я тоже хочу быть счастливой.
Тонкие спицы-иголки пронзили мой живот, и я сжалась пополам от скручивающей боли. Приступ подкатывающей к горлу тошноты заставляла меня задыхаться от той проникновенной безысходности, которую я почувствовала от Ани. Ей нельзя было рожать. Беркут словно знал, что не может подставлять эту девушку под такой удар. Если бы Аня забеременела, то выжить не смогла. Я одернула ее руку и приступ постепенно отходил. Щеки становились естественного розового цвета, но только низ живота все еще болел своей изнывающей болью. Аня растерянно развела руки в сторону, и я видела, как побледнело от страха ее лицо.
— Значит так, — сглатывая ком произнесла хрипло я. — давай ты запомнишь раз и навсегда. — я облокотилась ягодицами о стол и согнувшись снова пополам крепко сжала ладонями колени. — тебе нельзя рожать. Если не хочешь умереть в двадцать пять, то забудь об этом. Хочешь ребенка? Поговори с мужем и предложи усыновление.
— Но…
— Никаких «но»! — грубо прошептала я. — забудь о своих детях. Просто забудь. Дай мне воды.
— Это так здорово… — грустно улыбнулась Аня наполняя высокий стакан минеральной водой. — ты никогда не сможешь сесть в лужу ведь все видишь наперед.
— Очень здорово, но даже мое чутье подводит меня. Я вижу, конечно, немало, но в большинстве своем это бесполезная информация. — я вздохнула отпив глоток воды.
В коридоре разнеслось эхо цоканье мужского каблука, и насвистывание песни. Мы обернулись на входную дверь, и я сразу поняла, что к нам направляется Кеша, ибо голос его становился чуть громче и можно было разобрать его пение одной из странных по смыслу песен, которую я слышала множество раз и радиоприемников заядлых водителей. Вальсируя в такт мотиву излюбленным любителям шансонье Круга и напевал простые, незамысловатые строки…: «Как было тепло, что нас с тобой вместе свело. Девочка-пай рядом жиган и хулиган. В нашей Твери нету таких даже среди шкур центровых. Девочка-пай ты не грусти и не скучай.». Резко облокотившись ладонями о дверной косяк, его улыбающаяся во все тридцать два зуба мина показалась в комнате.
— Привет, куколка, ты еще не собралась? Беркут сказал, чтобы я отвез тебя домой. — он высунул язык проводя кончиком по своим передним зубам. — так что, закругляйся тут.
— Я постараюсь. — вздох.
— Как было тепло… — продолжал напевать Кеша уходя обратно.
— Ты знаешь, — Аня вздохнула робко обняв правой ладонью свой левый локоть. — я тебе немножко завидую.
— Завидуешь? — удивилась я. — чему?
— Ты явно нравишься Кешке. Он с тобой настоящий влюблённый хулиган. Такой наглый и готовый на безумства. С таким мужчиной не соскучишься. — Аня покраснела. — мой муж слишком серьезный. Да, за ним, как за каменной стеной. Он надёжный, трепетный, преданный, но только ему чужда авантюра, безумие. К тому же, ты взойдешь на трон…тебя ждет корона и такой бандит, как Кеша просто необходим.
— Я дочь того, кто умел зажигать сердца людей. Я та, кто должен уметь стоять спина спиной со своими людьми. Сгинет в муках любой недруг, кто будет посягать на наше право жить. Пока я могу только просить прощение за свои слезы и слабость, но только… — я крепко сжала кулаки. — но только многие в меня поверили. Если я заслужила людское доверие, то должна думать о людях клана, а не о развлечении. Я начну честный бой, и мои люди никогда не почувствуют себя несчастными пока я буду исполнять волю отца. Никогда не проси о жалости. Каждый миг будет достойным, и я помогу людям обрести веру в то, что в своей жизни только они и Бог, и судья.
— Такие громкие речи от такой юной девочки. Это в чем-то даже смешно. — Аня засмеялась.
Глава 10
Мы можем говорить обо всех и обо всем, как хотим. Рассуждать, думать и даже осуждать, но мы никогда не сможем понять других людей. Во избежание суждений мы прячемся за масками нескончаемой лжи и боимся признаться сами себе, что давно потеряли лица людей, потеряли человека и свою важную цель в жизни. Отношения с людьми дошли до стадии «нормального инцеста». Сейчас же так модно быть не таким. Это ведь так естественно. Разрушение семейной ценности и потеря уважения родственников, проблемы и разлады. Все эти мысли Виталика лишь охапка нечто большого, неописуемого, как ледник, как айсберг с началом, но без какого-либо конца. Когда-то давно он был участником убийства неверной супруги одного знакомого. Как всегда, считал Виталий, любое убийство можно оправдать, но вот только за последствия никогда нельзя ручаться. Сегодня ты убиваешь свою неверную супругу, а завтра своего младшего брата за то, что узнаешь о его вожделение твоей покойной жены. Все просто, как масло на хлеб с утра: — это аморально и не вписывается в рамки положенного.