Чувак и надувная свобода
Шрифт:
Толпа совсем затихла, и я продолжил:
— Многие из нас уверены, что демократия может все, что это — наше общее благо, наше самое большое достояние. Но я считаю — фигня все это, причем полная! Никому и никогда демократия не помогала и не поможет.
Люди одобрительно загудели. Воодушевленный, я стал говорить громче и увереннее:
— Вот возьмите, к примеру, меня. Я люблю пиво, гамбургеры, телик и своего пса Чампа. Больше всего на свете я хочу, чтобы меня оставили в покое и позволили жить так, как мне нравится. Ни богатство, ни карьера меня не интересуют — от них только лишние хлопоты и большая головная боль. Так, казалось бы, в чем проблема? У нас в стране полная демократия —
Но нет, фигушки. В детстве меня таскали в церковь и говорили, что Бог есть добро, а потому надо быть благонравным и благочестивым, соблюдать десять заповедей, слушаться старших, уважать родителей и учителей. Потом, в юности, мне внушали, что карьера — главное, к чему должен стремиться молодой человек, что кресло начальника — предел мечтаний для любого нормального мужчины. После школы я устроился на работу, которая, как выяснилось, была мне абсолютно ни к чему, более того — иногда просто внушала отвращение. Но всякий раз от меня кто-то что-то хотел и чего-то требовал: послушания, дисциплины, исполнительности и прочей ерунды, которые я терпеть не могу.
И никто ни разу не спросил: «А хорошо ли тебе, Чувак? Нужна ли тебе вся эта байда — деньги, карьера, машина, дом, за которые ты будешь расплачиваться полжизни?» Нет, все только твердили: давай-давай, Чувак, работай, вкалывай, зарабатывай деньги, бери в банке кредит, покупай в магазине товары, плати налоги. А еще стимулируй экономику, повышай рождаемость, удовлетворяй спрос… В общем, будь как все и не выёживайся.
А к чему мне все это — кредит, дом, машина, если я перестал быть самим собой, превратился просто в автомат для зарабатывания денег и потребления товаров? Я жил не для себя, а для других: для начальника, на которого вкалывал по восемь часов в день пять дней в неделю, для продавца, у которого покупал товары, для политика, за которого должен был голосовать, для жены, которая… Ладно, не будем о жене. А что оставалось для меня лично? Да практически ничего! Пиво и телик по вечерам, вот и все.
Идем дальше. Я остановился в этом городе, чтобы заработать немного денег и починить свой трейлер. И что из этого вышло? Сначала меня хотел прикончить какой-то идиот, которому, видите ли, не понравилась пицца. Потом чуть было не укокошили какие-то ненормальные экологини, когда я обналичивал в банке свой честно заработанный чек, а затем едва не растоптал сумасшедший бык во время гей-родео. Вдобавок ко всему меня недавно чуть было не пристрелил долбаный моджахед, причем прямо во время Дня независимости! За что, я спрашиваю? Что я им всем сделал? И это происходило, заметьте, не где-нибудь в Афганистане или Ираке, а в нашей родной, благословенной Америке, в тихом провинциальном Катарсисе!
Где при этом было государство, которое, по идее, должно меня защищать и спасать? А также отстаивать мои права и свободы? Где была наша хваленая демократия с ее гуманными принципами и приоритетом человеческих ценностей? Они мне помогли? Да ни фига подобного! Каждый раз я был вынужден сам себя защищать. Я дрался, сражался, царапался — лишь для того, чтобы выжить в этом сумасшедшем мире, чтобы просто жить, дышать, пить пиво и есть любимые гамбургеры.
Но это еще не все. Рон Джереми, этот ублюдок, маньяк, убил женщину, с которой я жил последние недели и которую, кажется, искренне полюбил. И сделал это только для того, чтобы стать в Катарсисе мэром! И кто же, скажите на милость, поймал этого урода и спас наш город? Государство, армия, ФБР и ЦРУ? Нет, ребята, я! Я сам поймал его, потому что знал: никто меня не защитит и не спасет, кроме меня самого.
Я, конечно, патриот своей родины и очень люблю Америку, верю в ее идеалы, свободу
Люди, я говорю вам: не верьте политикам, не верьте сенаторам, верьте только себе! И помните: любить родину — еще не значит любить ее правительство. И тем более ее президента. Любите родину, боритесь за нее, пока у вас ее не отняли, пока вы чувствуете себя свободными гражданами! А то поздно будет…
Я замолчал. Толпа, видимо, потрясенная моим красноречием, тоже безмолвствовала. Потом откуда-то из задних рядов раздался крик:
— Отлично сказано, Чувак! Нам нужен такой человек, как ты. Ребята, давайте Чувака в мэры! Пусть он рулит Катарсисом!
Тут же послышались голоса:
— Верно, точно! Давайте Чувака в мэры. Пусть он рулит!
Капитан Нортон встал рядом со мной:
— Правильно, ребята, отличное решение! Двинем Чувака в мэры Катарсиса!
А затем, хитро подмигнув, прошептал:
— Что, Чувак, не ожидал такого? Видишь, как дело обернулось-то, придется тебе, видно, баллотироваться в мэры. Народ-то требует. А глас народа, сам знаешь…
Я неопределенно пожал плечами — почему бы и нет, собственно? В конце концов, я сейчас безработный, мне нужны деньги. А работа мэра, насколько я знаю, неплохо оплачивается. Нортон принял мое молчание за знак согласия и крикнул:
— Ребята, Чувак с нами! Идем в мэрию, выдвинем его кандидатом!
Люди зашевелились и одобрительно закивали. Идея сделать меня главой города, видимо, всем понравилась. Капитан Нортон довел меня до мэрии, которая находилась всего в двух шагах от полицейского участка, и лично проследил, чтобы все правильно оформили. И меня официально зарегистрировали в качестве кандидата в мэры.
Через полчаса горожане, забыв о Роне Джереми, расходились по своим домам, обсуждая последнюю новость — мое выдвижение. Капитану Нортону как раз это и нужно было — чтобы все успокоились.
Следующая неделя выдалась довольно бурной. Во-первых, я официально уволился из полиции и мог целиком посвятить себя избирательной кампании. Я ежедневно встречался с жителями Катарсиса и всякий раз, по просьбе трудящихся, рассказывал подробности поимки Джереми. Людям особенно нравился тот момент, когда я подвесил Рона на крюк и отправил под разделочную пилу. Глаза женщин при этом кровожадно загорались, а мужчины одобрительно кивали — правильно, так ему и надо, упырю кровавому.
Кстати, самого Джереми на днях перевели в окружную тюрьму — улик против него оказалось более чем достаточно, и вскоре должен начаться суд. Совершенно понятно, что Рону рассчитывать на снисхождение не приходится — может, электрический стул ему и удастся избежать (адвокаты, как пить дать, постараются), но в одиночную камеру он попадет лет на двадцать-тридцать, а то и больше.
Что же, поделом ему. Справедливость восторжествует, хотя и не совсем так, как мне хотелось бы.
Во-вторых, в Катарсис приехала дальняя родственница Люси и занялась оформлением наследства, поэтому я и Чамп переселились снова в трейлер — благо, он был уже готов. Микки пришлось отдать — я не мог взять его с собой, в машине не было для него места. Обезьянку приютила Нэнси, обещавшая позаботиться о моем четвероруком друге. Они вроде бы даже подружились — по крайней мере, Микки выглядит вполне довольным.