Чувство реальности. Том 2
Шрифт:
— Боже, какая боль! Невыносимая боль, — произнесла она задумчиво.
— Надо бы сделать холодную примочку, — посоветовал Арсеньев.
— Это не поможет. Там, вероятно, перелом. Нужен рентген, но сейчас, конечно, не до этого. Ничего, я потерплю.
— Зачем же терпеть, если больно? Вдруг там действительно перелом? Может, не стоит откладывать, обратиться к врачу? Здесь поблизости наверняка есть какой-нибудь травмпункт.
— Ерунда, — она поморщилась и махнула рукой, — я очень терпеливый человек, я все могу вынести. К тому же я не доверяю врачам, — она оставила в покое свою ногу и уставилась на Саню. — Я должна сообщить вам нечто важное. Дело в том, что Галина Дмитриевна Рязанцева убийца. Она убила
Арсеньев только кивнул в ответ. Он уже ничему не удивлялся. Лисова помолчала, давая ему переварить услышанное, и затем добавила:
— То, что я собираюсь вам рассказать, не знает никто. Я до сих пор не уверена, стоит ли вообще начинать. Возможно, мой рассказ получится сбивчивым и невнятным, поскольку я чрезвычайно волнуюсь. В любом случае прошу меня не перебивать.
Она огляделась, увидела на полу свою шаль, встала, забыв о хромоте, прошла по комнате, подняла ее, встряхнула прямо у Арсеньева перед носом, и его обдало ароматом все тех же тяжелых духов. Он наконец вспомнил, как они называются: “Маже Нуар”.
— Да, Светлана Анатольевна, я вас внимательно слушаю, — подбодрил Саня, наблюдая, как она настраивается на долгий монолог, как расправляет на плечах складки шали и делает трагическое, значительное лицо.
— Это была очень хорошая девочка, — начала она глухим низким голосом, — ее не назовешь красавицей, но разве дело в красоте? Она имела чистую душу, мягкий характер, всегда готова была прийти на помощь в трудную минуту. Что еще? Много читала, в основном классику. Знала наизусть стихи Некрасова, Кольцова и Есенина. Она могла бы прожить долгую полезную жизнь, сделать много добра людям. Но у нее была подруга. Существо хитрое и злое. Правда, никто не подозревал об этом. Ей удавалось скрывать свое истинное лицо под маской этакой жизнерадостной дурочки. Смазливая мордашка многих сбивала с толку. К тому же у нее были состоятельные родители, занимавшие высокое положение в обществе. Отдельная кооперативная квартира, заграничные наряды. А у хорошей девочки была только мама, скромный делопроизводитель. Комната в коммуналке, на обед один гарнир, картошка или макароны. Мясо только по праздникам. Кроме школьной формы единственное платьице, — Лисова замолчала и уставилась в окно, на собственное смутное отражение в стекле.
— Светлана Анатольевна, — тихо окликнул ее Арсеньев, — а как звали девочек?
— Что? — она вздрогнула и взглянула на Арсеньева так, словно до этой минуты была одна на веранде, а он только что появился из воздуха.
— Как звали девочек? — повторил Арсеньев.
— Смазливую — Галя, вторую, которая погибла, — Люба. Все называли ее Любушка.
— Как именно она погибла?
— Утонула в Пестовском водохранилище. Ей было всего лишь двенадцать лет, — быстро пробормотала Лисова.
Арсеньев слегка удивился, поскольку был почти уверен, что вторую, некрасивую, но чистую и начитанную звали Света, и погибла она не в прямом, а в каком-нибудь романтически переносном смысле.
— Несмотря на разницу в интеллекте и в материальном положении, они дружили с раннего детства. Однажды в июне они отправились за город, Любушка с мамой и Галя. Было жарко. Они перекусили на травке, мама уснула, девочки решили искупаться. В воду вошли вдвоем. А вышла на берег только Галя. Позже она пыталась доказать, что во всем виноват прогулочный катер, проплывший совсем близко и пустивший большие волны, а также илистое, вязкое дно. Она будто бы даже пыталась спасти подругу и чуть не захлебнулась сама. Однако единственный свидетель, мама Любушки, ни секунды не сомневалась в том, что Галя убила ее дочь. Она сразу, как только поняла в чем дело, стала кричать: “Ты утопила мою Любушку! Ты убийца!” Разумеется, никакого следствия не было. Обе девочки плохо плавали, катер действительно прошел совсем близко, и в илистом дне, именно там, где они вошли в воду, была глубокая воронка. Это сочли несчастным случаем. Но ни одно преступление не может остаться безнаказанным. Если государство отказывается судить преступника, его судят люди и сама жизнь. Галя имела наглость прийти на похороны своей жертвы. Увидев ее, мать Любы бросилась к ней, чтобы придушить своими руками. Конечно, матери не дали расправиться с убийцей, все-таки Гале было только двенадцать лет, и люди пожалели ее. Но потом на нее показывали пальцами, шептались за спиной. Она не могла выйти во двор. Мать Любы сидела на лавочке и, когда Галя проходила мимо, громко кричала: “Убийца! Чтоб ты сдохла!” Родители Гали пытались с ней поговорить, даже предложили денег, но от этого стало еще хуже. Весь двор узнал о деньгах и решил, что если родители хотят откупиться, значит гибель Любушки точно не была несчастным случаем. Жизнь семьи стала невыносимой, пришлось поменять квартиру, переехать в другой район. Однако от себя не убежишь.
Лисова опять замолчала, перевела дыхание, облизнула губы, поправила шаль. Лицо ее стало спокойным, счастливым и сытым, как будто она только что вкусно поела после долгого мучительного голода.
— Откуда вы знаете эту историю? — тихо спросил Арсеньев.
Она ничего не ответила, она застыла, двигались только пальцы, перебирали длинную нить жемчуга, свисавшую почти до пояса, наматывали, разматывали, подносили ко рту.
— Светлана Анатольевна, откуда вы знаете то, что мне сейчас рассказали?
— Что? — она выплюнула жемчужину, оставила в покое бусы и устремила на него недоуменный прозрачный взгляд. Так в телесериалах смотрят невинные жертвы на злодеев.
Она опять переигрывала. Она была не такая сумасшедшая истеричка, какой старалась казаться. Вопрос Арсеньева явно смутил ее, ей требовался небольшой тайм-аут, чтобы ответить.
— Я была свидетелем, — наконец отчеканила она, и глаза ее заметались.
— То есть вы были в тот день на Пестовском водохранилище?
— Разумеется, нет. Я же сказала: никого, кроме Гали, Любы и ее матери, там не было.
— Значит, вы жили в том же дворе?
— Нет. Я никогда там не жила, — она вдруг густо покраснела и повысила голос, — вообще, какое это имеет значение? Я стала свидетельницей тех мук, которые переживала Галина. Совесть мучила ее. Я как близкий друг семьи наблюдала это многие годы. Она не может подойти к воде, будь то река, озеро, море. Близость воды вызывает у нее истерику и удушье. Даже когда они покупали этот дом, ее больше всего беспокоило, чтобы рядом не было никаких водоемов.
Зазвонил телефон, Лисова дернулась, схватила трубку. Лицо ее при этом продолжало пылать.
— Я слушаю! — несколько секунд она молчала, постепенно остывая, наконец произнесла совсем другим голосом, деловитым и сухим:
— Я поняла, Геннадий Егорович. Не стоит повторять дважды. Я вас отлично поняла. Всего доброго.
Положив трубку, она развернулась к Арсеньеву:
— Вам просили передать, что Евгений Николаевич скоро будет.
— Спасибо, — кивнул Арсеньев, — вы сказали, Галина Дмитриевна убила двоих. Кто был вторым?
— Ребенок, — выпалила она, не задумываясь, — тоже ребенок! Правда, совсем маленький. Еще не рожденный.
— А, ну понятно, — тяжело вздохнул Арсеньев.
— Что вам понятно?! Вы не считаете аборт убийством?
— Мы сейчас не будем это обсуждать. Светлана Анатольевна, скажите, пожалуйста, где вы были в ночь с пятницы на субботу?
— Вы с ума сошли? — спросила она, строго и серьезно заглядывая ему в глаза.
— Будьте любезны, ответьте на мой вопрос.
— Извольте. В ночь, когда убили Кравцову и Бриттена, я была у себя дома. Я спала в своей постели. Все?
— Нет, не все. Кто может подтвердить это?