Чувство реальности. Том 2
Шрифт:
— Простите, Евгений Николаевич, мы не хотели вас беспокоить, но это действительно срочно, — произнес он интимным шепотом.
Рязанцев поморщился, промокнул губы салфеткой и взял трубку.
— Вы знаете, что у вас дома сейчас сидит майор милиции? — услышал он мрачный голос Егорыча.
— Арсеньев? Ах, ну конечно. Который час? — спохватился Рязанцев и взглянул на часы, — Надо же, я совсем забыл. И что он там делает?
— Допрашивает эту вашу идиотку Лисову.
— Да, нехорошо, нехорошо. Позвони, пожалуйста, извинись, скажи, что я скоро приеду. И пусть
Это в самом деле было ужасно. Сегодня утром позвонили из прокуратуры, он сам попросил, чтобы прислали того милицейского майора, с которым он беседовал в морге, назначил встречу и напрочь забыл о ней. Дело не в майоре, он подождет, ничего с ним не случится. Но то, что такие вещи легко вылетают из головы, — очень неприятный и опасный признак.
— Вы понимаете, что так нельзя, с этим надо что-то делать? — вкрадчиво спросил Егорыч, словно угадав его мысли. — Вы не можете обойтись без пресс-секретаря. Никого из людей Хавченко вы не хотите, Феликса тоже не хотите.
— Не хочу, — вздохнул Рязанцев.
— Но больше у нас никого нет, — резонно заметил Егорыч.
— Слушайте, неужели, имея два пресс-центра с укомплектованным штатом профессиональных сотрудников, нельзя найти человека, который временно возьмет на себя обязанности моего пресс-секретаря? — Рязанцев чуть повысил голос и заговорил тоном недовольного начальника.
Егорыч сердито молчал в трубке. Его сопение Рязанцева стало раздражать, и чтобы прекратить разговор, он пообещал:
— Ладно, я сам решу эту проблему, если больше никто не в состоянии ее решить.
— Когда?
— Сегодня вечером. А сейчас дай мне спокойно поесть.
— Приятного аппетита, — прорычал Егорыч и бросил трубку.
На улице моросил дождь. Похолодало. До семи, до встречи с Ловудом, осталось полтора часа. Надо было заехать в посольство, взять в гараже машину. Маша поймала такси, уселась на заднее сидение, забилась в угол. Ее знобило, она была слишком легко одета. Правая рука ныла нестерпимо. Она глядела сквозь мокрое стекло на московские улицы и едва заметно улыбалась, в очередной раз заново вспоминая наставления Макмерфи и отца.
«Ваш первый диссидент Александр Герцен…” “Передай ему, что первым русским диссидентом был князь Курбский, и скажи, пусть не рассуждает о том, чего не знает! Билли привык иметь в противниках всего лишь офицеров КГБ. Нравы российских урок он познавал по Гиляровскому, Крестовскому, Шаламову и пусть не учит тебя, как обаять Хавченко!»
Два милых, наивных старика, ее отец и Макмерфи, вряд ли имели счастье общаться с такими вот хавченками. И не дай им Бог.
Университетское образование, гигантский жизненный опыт, бесчисленные тома, от философских и психологических трактатов до засекреченных пособий для сотрудников спецслужб, тысячи километров печатного текста, посвященного тонкостям души, тайнам общения, всяким оттенкам человеческих эмоций, приемам вербовки, — все это рассыпалось прахом.
Никакой гений не постигнет великого
Такси стояло в небольшой пробке на Садовом кольце, всего в сотне метрах от здания американского посольства. Маша достала телефон, набрала номер отца. Он почти сразу взял трубку и засыпал ее вопросами, как она себя чувствует, купила ли теплую куртку, удобную ли ей сняли квартиру.
— Подожди, у меня очень мало времени, — перебила его Маша, — ты можешь прямо сейчас съездить ко мне домой?
— Да, конечно, а в чем дело?
— Во втором правом ящике компьютерного стола, в красной прозрачной папке лежат мои картинки. Пришли мне их по факсу в посольство к дежурному, хорошо?
— Какие картинки? — спросил Андрей Евгеньевич и нервно прокашлялся.
— Не валяй дурака, ты прекрасно понял, что я имею в виду, — рассердилась Маша, — портреты, лысые и бородатые, вот какие картинки.
— Но ты же взяла их с собой.
— Нет. Забыла. Они нужны мне очень срочно. Как раз сейчас я еду в посольство. Тебе хватит получаса на всю процедуру?
— Зачем они тебе?
— Вот я прямо сейчас, из такси, по мобильному, буду тебе объяснять? Пожалуйста, мне очень нужно, причем срочно. Номер факса ты знаешь?
— Да, — обиженно буркнул отец, — только картинки прислать? Или текст тебе тоже нужен?
— Нет. Текст я помню наизусть. Все, целую. Не волнуйся и не сердись.
Евгений Николаевич достал оба свои телефона. Они были выключены. Несколько минут он задумчиво курил и смотрел на них. Потом взял тот, по которому утром разговаривал с Джозефом Хоганом, включил и принялся просматривать номера, внесенные в память. Последним был записан номер, который он обозначил инициалами “МГ”.
Мери Григ. Чрезвычайно толковая молодая леди. Он вдруг ясно вспомнил худенькую блондинку с прозрачным живым личиком. Она действительно резко выделялась на фоне остальных студенток. Большинство девиц в свои двадцать уже страдали типичной американской полнотой. Все эти гамбургеры, кукурузные хлопья, арахисовое масло и прочие прелести американской кухни за последние пятьдесят лет испортили генофонд нации. Студенты жевали на лекциях. Лица при этом были, как у сытых домашних животных.
Во время своих публичных выступлений, будь то митинг, ток-шоу, лекция в университете, Рязанцев прежде всего отыскивал в массе лиц какое-нибудь одно, женское, молодое, красивое. Смотрел он на всех. Но обращался именно к ней, самой приятной слушательнице, всегда анонимной, неизвестной и оттого еще более притягательной.