Чужак из ниоткуда 3
Шрифт:
— А ну стой, очкарик! — услышал я чуть гнусавый голос Длинного (почему они все гнусавят, специально, чтобы противнее было?).
Жертва — белобрысый пацан лет десяти-одиннадцати, в серой школьной форме и очках с толстыми стёклами покорно замер. Я видел, как он хотел незаметно проскользнуть за спинами неприятной компашки, но один из подпевал Длинного заметил маневр и толкнул солиста в бок.
— Иди сюда.
Пацан сделал два шага к своему мучителю и остановился. Даже не думал, что это меня так заденет, но прямо по сердцу резануло,
— Мамка денег сегодня дала? — продолжал Длинный.
— Дала, — шёпотом ответил малёк.
— Сколько?
— Гривенник… — ещё тише.
— Тебя мамка не учила, что врать старшим нехорошо?
Подпевалы заржали. Длинный самодовольно ухмыльнулся. Мне это всё надоело.
Незаметно для всех я очутился за спиной Длинного (он и впрямь был длинный, выше меня на полголовы) похлопал его по плечу:
— Отцепись от малька, Длинный.
— Чего? — Валентин повернулся ко мне. — А, новенький. Стой, где стоял, новенький. Целее будешь.
— Тебя как зовут, малёк? — спросил я у белобрысого мальчишки.
— Дима, — ответил тот тихо. — Дима Малышев.
— Ты в школу шёл, в класс?
— Да.
— Вот и иди.
Он неуверенно посмотрел на меня, перевёл взгляд на Длинного.
— Иди, иди, — сказал я ласково. — Я разрешаю. И не бойся, никто тебя больше не тронет.
— Вот так хочешь? — вкрадчиво осведомился Длинный.
Видя, что внимание его врага переключилось на меня, Дима тихонько попятился. Но, молодец, не убежал, остановился чуть в стороне, наблюдая за развитием событий.
— Ага, — сказал я. — Вот так.
— Тогда с тебя рубль. Этот малёк мне рубль должен. Теперь его долг на тебя перешёл.
— Ру-убль? — протянул я.
— Ага.
— Завтра, — сказал я. — Или послезавтра. Спросишь у Пушкина Александра Сергеевича.
— Ты не понял, козёл, — Длинный протянул руку и попытался взять меня за грудки.
Ну, это совсем просто, если не бить.
Правой рукой берём противника за запястье, переносим локоть ему за плечо, подставляем правую ногу и резко поворачиваем локоть на себя, одновременно, заламывая противнику кисть левой рукой.
Раз-два, и Длинный падает на спину.
Я упираюсь ему коленом в грудь и заламываю запястье так, чтобы почувствовал. Он пытается вырваться, но это бесполезно, — я намного сильнее.
— Больно! — вопит он. — Пусти!
— А вы, шакалы, — я чуть поворачиваю голову к подпевалам, один из которых делает неуверенный шаг вперёд, — кто рыпнется, ноги из жопы повыдёргиваю.
В моём голосе — металл. Такой, что им можно запросто рубить железные рубли.
Шакалы это слышат и благоразумно отступают. Всё правильно, так и должно быть, — шакал с хорошей чуйкой сразу понимает, когда добыча превращается в хищника.
— Пусти, сука! — уже не вопит, а шипит Длинный. — Пусти, хуже будет?
— Хуже — это как, так? — спрашиваю я, усиливая залом.
— А-а-а! Руку сломаешь!
— Запросто.
Длинный молчит, рожа красная, в глазах слёзы пополам с ненавистью.
— Значит, так, — говорю. — Повторяй за мной. Сергей Петрович, клянусь жизнью своей матери, что больше никогда не обижу слабого.
— Да пошёл ты… мой отец тебе устроит весёлую жизнь, обещаю, сволочь…
Надо же, упорный. Ну тогда так.
В два движения переворачиваю его лицом вниз. Заламываю классическим приёмом руку в плече, хватаю за волосы, тычу лицом в пыльный и грязный асфальт:
— Ещё раз. Повторяй за мной. Сергей Петрович.
— Сергей… Петрович.
Ага, дошло кажется.
— Клянусь жизнью своей матери.
— Клянусь… жизнью своей матери…
— Что больше никогда не обижу слабого.
Он покорно повторяет.
— Вот и молодец. Теперь свободен.
Я его отпускаю, поднимаюсь. Длинный встаёт, не глядя на меня уходит, держась за руку. Отойдя на несколько шагов, оборачивается.
— Ты ответишь, — слышу я. — Это я тебе точно обещаю.
— Я-то отвечу, — говорю. — Но ты клятву дал. Не забывай об этом. Сначала будет трудно, но потом полегчает, тоже обещаю.
Шакалы неуверенно топчутся на месте, они совершенно не понимают, что им теперь делать.
— Брысь отсюда, — говорю чётко и внятно.
Пятятся, поворачиваются, исчезают.
Дима Малышев восторженно смотрит на меня.
Я улыбаюсь ему, подмигиваю, треплю по плечу, и мы вместе идём в школу. Звенит звонок. Большая перемена закончилась.
На уроках Длинный уже не появился. Шакалы бросали на меня опасливые взгляды, шептались по углам. К концу занятий вся школа знала, что произошло, о чём мне и поведала моя соседка Таня Калинина.
— Зря ты с Длинным связался, я же говорила про его папаньку. Жди теперь неприятностей. Блин, даже не знаю, что делать… У тебя отец кто?
— Начштаба Кантемировской дивизии, подполковник.
— Неслабо. Ну, тогда, может, и пронесёт.
— Отца впутывать не буду, сам разберусь.
— Сам ты не разберёшься, поверь, — вздохнула Таня. — Пробовали уже и не раз.
— Тебя он не обижал? — спросил я. — Длинный?
— Нет. Я стараюсь не лезть и вообще не его уровня. У меня отца и вовсе нет, мама в библиотеке работает… — она умолкла.
Ясно, подумал я. Семья бедная, живут вдвоём на зарплату мамы. У нас в Советском Союзе, конечно, все равны и любой труд в почёте, но негласные кланы и касты существуют, я давно заметил. Ничего странного и ужасного — даже на Гараде они имеются. Просто в силу того, что люди разные, сколь бы прекрасные общие идеи и стремления их не объединяли. Как говорят в России, кто любит арбуз, а кто свиной хрящик — вот уже и разделение. Главное, чтобы условное разделение не перерастало в реальное, а нелюбовь к свиным хрящикам или арбузам не переносилась на людей, которым они нравятся.