Чужак в чужой стране
Шрифт:
— Ну, или поверил бы, или решил, что свихнулся.
— Ладно. Здесь, на Земле, это может быть и галлюцинацией… если я правильно грокнул, что мы не болтаемся среди людей после того, как лишимся телесной оболочки. Но в случае с Марсом мы должны признать: или вся планета поддалась массовому гипнозу, или же самое простое объяснение верно… то, которому меня обучили и которому я верю на основании собственного опыта. Потому что на Марсе «привидения» являются самой могущественной и самой многочисленной частью населения. Те, кто все еще жив, лишь пилят дрова и собирают воду, служа Старейшинам.
Джубал кивнул:
— О’кей. Не стану нервничать, если придется резать с помощью бритвы Оккама. Хотя
Майк покачал головой:
— Не особенно. Думаю — пока это не гроканье, лишь предположение, — что они могут совершить лишь одно из двух: или уничтожить нас… или попытаться завоевать нас в культурном смысле, переделать нас по своему образу и подобию.
— И тебя не волнует то, что мы можем взорваться? Однако тебе удалось занять отстраненную точку зрения!
— Нет. Конечно, они могут принять такое решение. Видишь ли, по их меркам, мы больны, как калеки; посмотреть, что мы делаем друг с другом, как мы не способны понять друг друга, эта почти невозможность грокнуть совместно, наши войны, болезни, голод, жестокость… Я знаю: они считают это безумием. Я полагаю, они могут принять решение убить нас из милосердия. Но это только догадка, я же не Старейшина. Но Джубал, если они решатся, то произойдет такое… — Майк надолго задумался. — Впрочем, пройдет не менее пяти сотен, а то и пяти тысяч лет.
— Долгонько же у них судьи заседают.
— Джубал, величайшее различие между нашими народами состоит в том, что марсиане никогда не спешат, а люди спешат всегда. Они предпочтут обдумать проблему лишнее столетие, а то и все пять, пока не убедятся, что грокнули в целостности.
— В таком случае, сынок, не волнуйся. Если через пятьсот или тысячу лет люди еще не научатся общаться с соседями, мы с тобой им ничем не поможем. Однако я подозреваю, что они сумеют.
— Я тоже так грокаю, но не полностью. Я же сказал, это меня не волнует. А вот вторая возможность, что они попытаются переделать нас, Джубал, — это недопустимо. Если они попытаются переделать нас по своему образу и подобию, то мы все наверняка погибнем, но уже не безболезненно. Это будет великой неправильностью.
Прежде чем ответить, Джубал долго думал.
— Сынок, разве ты занимаешься не тем же самым?
— Это то, с чего я начал, — отвечал Майк с несчастным видом. — Но сейчас — нет. Отец, я знаю, ты был разочарован во мне, когда я только начинал.
— Твое личное дело, сынок.
— Да. Я сам. Должен грокнуть каждый «касп» сам. И ты… и каждый сам. Ты есть Бог.
— Ну, я не принимал твоего титула.
— Но ты не можешь отказаться. Ты есть Бог, я есть Бог, все, что грокает, есть Бог, а я — это то, что я когда-либо видел, чувствовал, испытывал, все, чем я был. Я — все то, что я грокаю. Отец, я видел, как ужасно устроена вся наша планета, и я грокнул, хотя еще не в целостности, что я многое мог бы изменить. То, чему я могу научить, нельзя выучить в школе. Мне пришлось передавать свои знания контрабандой, в виде религии. Но мое учение — не религия. И мне пришлось завлекать зрителей — «лопухов»— подбрасывать новое, взывая их к любопытству. Частично сработало, как я и рассчитывал. Учение доступно остальным, как и мне, хотя я рос в марсианском Гнезде. Наши братья уживаются вместе — ты сам видел, ты сам принял участие — они живут в мире и счастье, не испытывая горя и ревности.
И это уже достижение. Наш величайший дар — разделение на мужчин и женщин. Возможно, романтическая физическая любовь — уникальный дар, присущий лишь этой планете. Если так, то Вселенная куда беднее… и я смутно грокаю: мы, кто есть Бог, спасем и сохраним это величайшее изобретение, распространим его. Соединение тел одновременно со слиянием душ в едином экстазе; давать, получать, наслаждаясь друг другом, — ну, на Марсе ничего и близко похожего нет, и это, как я грокаю в целостности, источник всего, что делает нашу планету богатой и чудесной. Джубал, пока человек, будь то мужчина или женщина, не насладился этим сокровищем, не омылся взаимным блаженством, где умы соединяются столь же тесно, как тела, — человек этот остается таким же девственным, как если бы он никогда не совокуплялся. Но я грокаю, что ты уже все понял, твое нежелание удовлетвориться меньшим это доказывает… кроме того, я знаю. Ты грокаешь. Ты всегда умел грокать. Не обязательно знать язык. Доун сказала нам, что ты проник в ее ум столь же глубоко, как и в ее тело.
— Э-э-э… дама преувеличивает.
— Доун может говорить об этом только верно. И — прости — мы сами при том присутствовали. В твоем уме — нет, но в ее… и ты был с нами, делился с нами всем.
Джубал воздержался от замечания, что немногие случаи, когда он чувствовал, что способен ощущать полностью другого человека, относятся как раз к этой категории — и то не мыслями, а эмоциями. Он лишь пожалел, без всякой горечи, что нельзя скинуть полстолетия. Тогда Доун бы уже не называли мисс, а он бы решился на еще один брак, несмотря на старые шрамы. Не говоря о том, что он не променял бы переживания прошлой ночи даже на все оставшиеся ему годы жизни. По сути, Майк был, прав.
— Продолжайте, сэр.
— Таким и должен быть сексуальный союз. Но, как я медленно грокнул, такое бывает крайне редко. Чаще бывает равнодушие или механически совершаемый акт; насилие и соблазн — игра, не лучше рулетки, но менее честная; проституция и воздержание — по желанию, а бывает, и без всякого выбора; страх, ощущение вины, ненависть, насилие — и детей воспитывают так, что они растут, считая секс «плохим», «постыдным», «животным», тем, что всегда следует скрывать и чему нельзя доверять. Прекрасное, совершенное свойство, разделение на мужчин и женщин, вывернуто наизнанку и поставлено с ног на голову, так что оно превратилось в нечто жуткое.
И все неправильности — соучастники ревности. Джубал, я никак не мог в это поверить. Я все еще не могу грокнуть «ревность», мне кажется, это просто безумие. Впервые познав этот экстаз, я подумал: следует поделиться, поделиться немедленно со всеми братьями по воде, непосредственно — со всеми женщинами, и опосредованно — предлагая всем мужчинам разделить блаженство. Сама мысль о том, чтобы оставить неиссякаемый родник одному себе, привела бы меня в ужас, если бы пришла мне в голову. Но я не способен был на такие мысли. И как совершенное следствие, я не желал совершать это чудо с теми, кого я не взлелеял, кому я не мог доверять. Джубал, я физически не способен совершить любовный акт с женщиной, если она не разделила со мной воду. И так — во всем Гнезде. Психическая импотенция — разве что дух сливается так же, как плоть.
Джубал скорбно подумал: непогрешимая система, как раз для ангелов. И тут на частную посадочную площадку приземлилась машина. Повернув голову, он заметил, как она исчезла.
— Беда?
— Нет, просто они начинают подозревать, что мы здесь, точнее, что я здесь. Они считают, что остальные погибли. Все, кто был в Сокровенном Храме. Другие-то круги их не волнуют… — Он ухмыльнулся. — А мы могли бы неплохо заработать на номерах, в город начали прибывать легионы епископа Шорта.
— Не пора ли перевести семью куда-нибудь в другое место?