Чужак
Шрифт:
Правая, парализующая рука Лонли-Локли не произвела требуемого эффекта. Вместо того чтобы мирно оцепенеть, призрак начал угрожающе увеличиваться в размерах. В то же время он становился все более прозрачным. Это происходило так быстро, что через какую-то долю секунды его туманная голова уже маячила где-то под потолком.
— Глупый Доперст! — воскликнул Махлилгл Аннох. — Он не умеет убивать! Уходи, Доперст!
И, больше не обращая на Лонли-Локли никакого внимания, туман, почти утративший человеческую форму, потянулся ко мне. Он успел дотронуться до меня. Холодный, влажный, дряблый кисель — вот что
— Мочи его! Мочи!
Грешные Магистры! Где была моя голова?!
Словно откуда-то издалека я увидел, как Лонли-Локли соединил свои удивительные руки, скрестил указательные пальцы. Никаких событий за этим многообещающим жестом, однако, не воспоследовало. Минула еще одна томительная секунда. Я ничего не понимал. Почему Шурф его не убивает?! Человекоподобный кисель тем временем угрожающе сгущался вокруг меня.
И тут произошло очередное невероятное событие, ставшее своего рода изюминкой этой феерической ночи. Сияющие кисти Лонли-Локли прочертили в темноте какую-то изумительную кривую. И на нас обрушился водопад. Целые тонны холодной воды поглотили призрачный силуэт. Я по-прежнему не понимал, что происходит, но с удовольствием подставил лицо под освежающие струи. Умывание было как нельзя более кстати.
Но наш противник оказался на редкость живучим существом. Конечно, вода не могла серьезно ему повредить, хотя и послужила причиной очередной метаморфозы. После купания призрак стал стремительно уменьшаться. Только что он был огромным и прозрачным, а спустя мгновение стал маленьким и плотным.
Мои познания в астрономии катастрофически поверхностны, я даже не знаю точно, как называются сверхплотные небесные тела. То, что они — «карлики», — это точно. Но вот «белые» или «черные»? Не помню! По крайней мере, наш «карлик» был белым. Крошечная человеческая фигурка, сияющая такой же пронзительной белизной, как устремившиеся к ней руки Лонли-Локли. Несмотря на миниатюрные размеры, выглядел он весьма угрожающе.
— Вы ошиблись, сэр Макс, — невозмутимо заметил мой великолепный напарник. — Вода ему не вредит.
— Я ошибся?! С чего вы вообще взяли, что нужна вода?
— Но вы же сами велели его намочить!
— Грешные Магистры! Шурф! «Мочи» — значит «убей»! И чем скорее, тем…
Я осекся. Мне внезапно стало не до разговоров. Маленькое существо мерцало в воздухе, совсем близко от моего лица. Что-то оно бормотало. «Заклятие накладывает, сволочь», — равнодушно подумал я. Сопротивляться не было сил.
…Белый солнечный свет ослепил меня. Я стоял под раскидистым деревом, и неряшливо одетая белокурая девочка, такая же коротконогая, как сэр Махлилгл Аннох, протягивала мне абрикос. «Прими угощение феи, Персет!» Сам не знаю почему, но я взял и надкусил его. Плод был червивым. Маленькая бледная гусеница проскользнула в мой распахнутый настежь рот, нырнула в уязвимую глубину горла. Я почувствовал ее острые челюсти на нежной слизистой оболочке. Яд разлился по телу, переполняя меня тошнотворной слабостью. Мне, наверное, следовало умереть от боли и отвращения, но слепая ненависть переполнила меня, и я закричал. Я кричал так, что из меня подул ветер, с дерева начали падать листья, и белокурая девочка с исказившимся от ужаса лицом поползла по выгоревшей траве, шипя, как гадюка… Я выплюнул наконец ядовитую гусеницу под ноги Лонли-Локли, которого не было в том саду, и тогда жуткий солнечный свет стал гаснуть…
Что меня по-настоящему восхищает в нашем Мастере Пресекающем ненужные жизни — это его невозмутимость. Ничем его не проймешь! Пока я блуждал по солнечным полянам кошмара, парень делал дело. Он наконец-то пустил в ход свою смертоносную левую руку — с чего, собственно, и следовало начинать. В таких случаях обходится без технических накладок. Человек ты там, или призрак, или еще Магистры знают кто, но смерть будет легка и неотвратима…
А потом этот изумительный парень натянул защитные перчатки и с ловкостью профессиональной медсестры влил мне в рот остатки бальзама Кахара.
— Это очень полезно в подобных случаях, сэр Макс, поэтому выпейте! Я сожалею, что неверно понял ваш приказ. Но у нас в Ехо «мочить» — значит «делать мокрым». Поэтому я был уверен, что вы имеете в виду какой-то новый способ уничтожения водой. Мне стоило больших усилий намочить противника: здесь, в Холоми, даже мне нелегко творить чудеса. Хотя сэр Джуффин, разумеется, проводил со мной специальный курс обучения…
От бальзама Кахара я не только очухался, но и развеселился — явный признак передозировки!
— Способ уничтожения водой, грешные Магистры! Ох, как же так можно! Почему именно водой? Надо было на него помочиться! Это непременно убило бы его, я уверен! Локи, вы никогда не пробовали мочиться на привидения?..
— Сэр Макс, — с упреком сказал мой спаситель. — Моя фамилия не Локи, а Лонли-Локли. Прежде вам всегда удавалось произносить ее без ошибок. Мне бы хотелось надеяться, что это умение вернется к вам в ближайшее время.
Бедняга, очевидно, решил, что я такая же беспросветная сволочь, как Мелифаро. Следовало немедленно спасать положение.
— Это была не случайная ошибка, сэр Шурф. Просто я вспомнил одного грозного бога, чье имя созвучно с вашей фамилией. Не обижайтесь, дружище.
— Никогда не слышал о боге по имени Локи, — удивленно признался он. — Ему поклоняются ваши соплеменники?
— По крайней мере, некоторые, — я и бровью не повел. — У нас, в Пустых Землях, знаете ли, многобожие. Всяк верит во что горазд, каждый второй кочевник — сам себе великий жрец, а некоторые ребята, вроде меня, и вовсе ни во что не верят, зато интересуются всем понемножку…
— Это ведь не тайное знание? — с надеждой спросил Лонли-Локли. — И вы можете мне поведать…
— Могу, — обреченно кивнул я. — Вам — все что угодно.
Следующие полтора часа я потратил на то, чтобы за холодными остатками отличной тюремной камры подробно изложить сэру Лонли-Локли скандинавскую мифологию, выдавая ее за легенды Пустых Земель.
Надо отдать должное сэру Шурфу: скандинавский эпос ему очень понравился. Особенно Один, предводитель богов и мертвых героев, принесший в мир мед поэзии. К поэзии Мастер Пресекающий ненужные жизни относился с чрезвычайным уважением, чтобы не сказать — с трепетом.