Чужаки
Шрифт:
— Пей, Илья Егорыч, и еще расскажи, очень интересно…
Илюшка расплылся в улыбке, двумя глотками осушил стакан, довольно крякнул.
— Если хотите слушать, не откажу. Рассказывать мне есть что. Взять хоть бы отца… Богач на весь уезд. Почет во всей губернии. Умнейшая голова. Сейчас, говорят, в управе всеми делами ворочает и представьте один, без карательного отряда обходится. Верно, там фронт, и без карательного прихлопнут в случае чего, но все-таки так может только один он. А я! — хлопнув пустым стаканом, в который Дуня сейчас же налила самогона, продолжал Илюша. —
Илюшка выпил еще стакан самогона, съел последнюю луковицу, выпил из-под груздей рассол и, как видно, позабыв, что он только что говорил, продолжал:
— Было время, когда меня хотели добровольцем на фронт записать, да я не дурак… В город улизнул. Барах лишком там вначале кое-каким торговал. А потом, когда деньжата завелись, в отряд пролез, в карательный. Три месяца выслуживался. А теперь вот кто я… Сам генерал со мной разговаривал. Направление мне такое дал, что я буду теперь в кулаке всех держать.
— А если безвинные? — спросила Дуня, снова наливая ему полон стакан самогона.
— Без вины? Невинный теперь только ангел, да и тот на небе. Да и возиться мне с этим некогда. Не с нами, — значит, бери его в шоры. Мне, главное, поместье отхватить, а там пускай разбираются. Я гимназию кончил. Сам верховный правитель спасибо мне скоро скажет. Вот, скажет, Илья так Илья. С такими, скажет, мы всех под дуло подведем… Я гимназии кончил…
Илюшка уронил голову на стол и тут же захрапел. Он не видел, как выскользнула в дверь Дуня, как потом вошли в избу вооруженные люди. Не сопротивлялся, когда его понесли в сени, а затем во двор. Он только не мог никак понять, почему вместо кровати его кладут в холодные сани…
Глава тридцатая
Перепуганный, протрезвевшийся Илюшка стоит перед Алексеем и его товарищами. Лица партизан сосредоточены, строги. Все они сосут козьи ножки, многие простуженно кашляют. Допрос ведет Алексей.
— Сколько времени вы командуете карательным отрядом? — спрашивает он Илюшку.
— Скоро месяц, ваше… ваше…
— Да не «ваше», — сверкнув глазами, поправляет Илюшку Редькин, — а гражданин начальник.
Илюшка тупо посмотрел на говорящего и снова повернул голову к командиру.
— Около месяца, господин… то есть, гражданин начальник.
— А сколько человек за это время вы убили и сколько подвергли телесному наказанию? — продолжает спрашивать Алексей.
Илюшка обливается холодным потом. Он напряженно смотрит в окно и не видит разлившегося там голубого лунного света, стеной стоящих деревьев, блестящей белизны снега. Вместо окна ему мерещится черная яма.
Не добившись ответа, Алексей переходит к главной цели допроса. Партизаны хотят знать доносчиков.
Теперь Илюшка заговорил.
— Так вот, значится, как мы это в волость заезжаем, — начал свой рассказ Илюшка, — то сразу к председателю управы. Потом вызываем туда попа и начальника милиции. Составляем все вместе список и тут же я ставлю значки. Крест — это значит расстрелять, два креста — повесить, кавычку с цифрой — это плетями или шомполами. То есть, нет, нет… Как это я сказал, — захныкал Илюшка, догадавшись, что проговорился. — Кресты — это не я, и кавычки тоже. Они говорят, кому крест, кому кавычку, а я только ставлю. У меня такой приказ, ставить кресты и кавычки там, где они скажут. А сам я никогда бы ни одного креста не поставил… У меня отец, вся родня — бедняки… Разве бы я… И в армию меня тоже силой загнали…
— Ну ладно, ладно, — стараясь сохранить хладнокровие, перебил Алексей Илюшку. — Вы лучше скажите, а сами вы списков не составляете? Дружинники без чужой указки людей не хватают?
— Что вы! Что вы! — застонал Илюшка. — Как можно самим, али списки? Боже сохрани… Только председатель и поп…
— Значит, ты не виноват? Тогда скажи, как нам с тобой быть? Расстрелять или шомполами? — устремив на карателя горящий взор, спросил Алексей.
— Боже! Боже! За что? — завопил Илюшка, повалившись на пол. — Пустите, век буду за вас бога молить. Граждане! Невиновный я, невиновный!..
На следующий день по соседним волостям на имя председателя, попа и начальника милиции партизаны послали письмо.
«Слышали мы, — писали партизаны, — что вы составляете для карателей списки на неугодных вам людей. Предупреждаем вас, если в вашей волости будет убит хотя бы один человек, добра не ждите. Мотаться вам тогда на голых осинах».
Письмо было подписано штабом партизанского отряда «Мститель».
Чтобы придать письму больше веса и показать, что с партизанами шутки плохи, Алексей в тот же день вернулся со своим отрядом в село, собрал народ и велел привести в помещение управы арестованных еще с вечера председателя, начальника так называемой милиции и дополнительно арестовать попа.
Здесь, на глазах у собравшегося народа, партизаны приступили к допросу арестованных. Первым допрашивали попа.
Высокий, сутулый, с заплывшим лицом, вначале то и дело размашисто крестился, закатывал глаза к потолку, вздыхал и, чтобы вызвать сочувствие селян, даже плакал.
На вопрос Алексея, сколько было убито и наказано карателями по его подсказке, поп с негодованием ответил:
— Не наводите, гражданин начальник, поклеп на служителя божьего храма. Господь бог и святая церковь знают, что я призван служить добру, правде и всевышнему богу нашему. Не мое дело заниматься богомерзкими делами.
— Почему же вы тогда требовали расстрела бывшему своему работнику Щербе? — спросил Алексей. — Вы знаете, что его вчера расстреляли?
— Нет, не знаю, — с заметным беспокойством ответил поп. — Мне сейчас не до мирских дел. Молитва господу за грехи других — вот что занимало меня все это время. Я священник, в моем сердце нет и не может быть зла к ближнему своему.
— Это ты, батя, врешь, — не стерпел Редькин, — ягненочка из себя хочешь представить, а клыки-то волчьи куда денешь? Как ни старайся, а они выпирают. Типичный контрреволюционер…