Чужая боль
Шрифт:
— Конечно, с железками работаешь. А у них души нет, петь и радовать не умеют. Зато сил забирают много.
— Я впрямую с железом дел не имею. Правда, иногда помогал слесарям. Но теперь нет, заказов мало, сами мужики справляются.
— Скажи, а почему ты теперь приехал, почему раньше не появлялся? Или только нынче понадобилась, чтоб спасти от одиночества? — спросила Наташка, глянув в глаза человека настороженно.
— Дело не в одиночестве. У меня хватает друзей на работе и дома. Но… Это все равно чужие люди. Пока жила моя мать, я не чувствовал себя одиноким. Рядом всегда был родной человек. Она ждала и любила. Она переживала за меня и заботилась до последнего дня. Мама была единственной, кому доверял все, — уронил голову на руки. Плечи предательски дрогнули, Яшка спешно выскочил во двор, торопливо закурил.
Вскоре к нему вышли Наташа с Юлей.
— Простите меня. Никак не могу придти в себя после смерти матери. А тут еще этот сон… Сам бы не осмелился приехать, мама настояла. Ее я слушался всегда. И хотя самому уже немало, мамки не хватает. Она была моим корешем, спасательным кругом. Без нее я не пловец.
— Возьми себя в руки. У меня с детства не стало родни. Выгнали из дома в пятнадцать лет и велели жить самой. Потом отец опомнился через годы. К себе звал, но было уже поздно, — вспомнила Юля.
— И ты тогда попала на панель? — спросил Яшка, невольно дрогнув.
— А куда? На работу не взяли. Отказали всюду. Но жрать было охота. Выбора не осталось. Вот и пошла туда, где взяли, — села рядом с Яшкой, опустила плечи, уставилась куда-то в одну точку.
— Мне тоже мечталось о многом. Да что толку, без образования нигде не нужна. Вот так и покатила жизнь по кочкам. Чем ниже, тем больнее. Сколько раз хотела наложить на себя руки! Все время кто-то мешал. А тут Наташка появилась, как мой якорь. Появился смысл в жизни. Уже не приходили в башку дурные мысли, я знала, что нужна на этом свете маленькому человечку, чтобы он стал большим. Я за дочку в ответе перед живыми и мертвой, перед самим Богом…
— А что за сон тебе приснился? — напомнила девчонка человеку, невольно придвинувшись к нему совсем близко.
…— Как раз сорок дней прошли со дня смерти матери. Отметили мы с ребятами как полагалось. Никто не напился вдрызг, все на своих ногах держались крепко и уже расходиться стали. И тут я почувствовал, как меня с ног валит. Кое- как успел закрыть двери за мужиками. А уж как добрался до дивана, и не помню. Прямо в тапках завалился и тут же уснул. Снится мне, что иду по густому лесу. Кругом тьма, какие-то тени вокруг шмыгают. Я шарахаюсь от них. И вдруг увидел широкую тропинку. Я к ней. И только ступил, вижу, навстречу мама идет. Вся в светлом, такая довольная, счастливая. Обняла за плечи, гладит мою голову. Я от счастья разрыдался. Поверил, что смерть матери это нелепый сон, что на самом деле она жива. И мне так хорошо и легко стало, душа успокоилась.
Я обнял ее и сказал, что больше ни на миг от себя не отпущу. А мамка вдруг погрустнела и говорит:
— Жить тебе без меня много лет придется. Ты уже совсем взрослый мужчина, придется привыкать. Может мы бы еще пожили вместе лет пять. Но грех лежит на нас за убитых тобою детей. Все мальчатами были. Хорошими, красивыми людьми выросли бы. Но ты не дал. Вырвал их души своими руками. А это неотмоленный грех. Последнюю, дочку, бросил сиротой в чужие руки. Уж сколько лет она сиротою живет. Нет вкруг ней родни. Нешто не жаль свою кровинку? Вовсе про нее позабыл. Вот так с тобою Господь поступит под старость… Не будет тебе прощенья за злодейство твое. Ни за жену, ни за детей не отмолишься. Будешь жить в слезах и печали до скончания дней. В праздники слезами станешь захлебываться. Горше полыни радости твои будут. А среди друзей душу изморозишь в лед. Ни света, ни просвета не увидишь, ни единому дню не порадуешься за грехи свои, коли не выполнишь последнее слово мое. Разыщи свою дочь. Она уже не малышка. Постарайся, чтоб жить вместе с нею. Не обижай ее. Отдай всю душу, расти, как я тебя. Ничего не пожалей для нее и береги, как лучик в сердце своем. А еще на могилу к Рите сходи. На колени перед прахом встань и моли, чтоб простила тебя дуралея за все вольные и невольные грехи твои. До тех пор ходи к ней, покуда не простит. Помни, от ее прощенья твоя жизнь зависит. Если Рита простит и Господь, увидев, сжалится, заживешь светло и счастливо. Коли не получишь прощенья, умрешь в проклятье и я тебе ничем не помогу. Ты не выдержал испытание жизнью, а муки смерти тебе не миновать. Только грешники, умирая, клянут жизнь. А ведь в этих тяготах повинны сами. Разберись в себе сам. Исправь свою жизнь насколько возможно. И приди ко мне на могилу с внучкой. Если она придет, значит, простит и тебя. Я за всех вас молиться буду. Живите долго, в любви и в прощении, в терпении и в кротости. Ибо злое от самой смерти идет. Любите друг друга и берегите!
— Я хотел спросить, когда увижу ее еще, но мамки уже не было. Она исчезла, будто растаяла на той тропинке, а я проснулся. Ни сна, ни хмеля ни в одном глазу. Только на душе тяжесть, будто все грехи в один комок собрались и давят меня беспощадно. Я еле встал. А когда пришел на работу, узнал, что меня сократили по причине резкого снижения заказов и клиентуры. Я сразу понял, что сон начал сбываться, и предсказания матери не были пустыми словами. Мне стало страшно, чего еще ждать? Ведь мамка сказала, что буду гоним отовсюду и в полной мере познаю, что такое презренье. Я и этого хватил с лихвой. Когда беда достала до горла, я решился, хотя понимал, что всего сложнее станет получить прощенье. Но без него хоть живьем в гроб полезай. Моя жизнь и смерть зависят от вас. Помните, я не прибавил ни одного слова и не соврал…
— А я и не сомневаюсь. Мне Ритка тоже часто снилась. Но тут понятно, она мать. Хоть и померла, а душа ее болит. Все же дитя доверила, дело не шутейное. Теперь уже реже сниться стала. Оно и понятно, мать она и есть мать. Но Наташку я все равно никому не отдам. Мне легче сдохнуть, чем расстаться с дочкой. Ругай сколько хочешь, я все выдержу, но только не разлуку с нею. Ты ее много лет не знал и не видел. А я каждую минуту с нею была. Ты не любишь, только выполняешь слово матери. А для меня моя кроха — целая жизнь, без просьб и советов.
— Ну, зачем она тебе, совсем чужой ребенок? Отдай ее мне и все, никаких морок не станет. Одна будешь иль мужика присмотришь, без ребенка быстро хахаля найдешь. Все нынче чужих детей сторонятся. Ты о том сама знаешь. Если б не Наташка, давно замужем была. Разве я я неправ?
— Да ты что? С какого этажа свалился без парашюта? Я и не собираюсь замуж. Отошла и от большого, и от малого секса. Мужиков дальше калитки не пускаю. Так что меня эта забота не чешет. Я свое взяла с лихвой. Теперь все в прошлом. Меня моя Наташка в нормальную жизнь вытащила. Ритка, когда предложила взять дочку, сказала мне тогда:
— Возьми мое дитя во спасение свое!
— Тогда не поняла, как малышка спасет? Но потом дошло. И верно было сказано. Без Наташки я путаной была, а с нею человеком, матерью стала. И Бога благодарю за этот дар.
— Юля! Я тоже хочу стать отцом. Чтоб и меня дочь называла папкой!
— Тебе это проще! Пригляди себе бабу в городе. Там они стадами ходят. Средь них одиночек тьма. И настружи хоть косой десяток ребятишек. Ты покуда молодой. Вырасти себе, сколько хочешь. А мою дочуху не тронь, слышь, не дам ее никому. Моя она! — обрубала баба больную тему.
— Пойми, в Натке моя кровь. Я люблю ее. От другой бабы не хочу иметь дитя.
— Но ведь оно тоже будет твоим.
Оба внезапно оглянулись на дверь. В прихожую без стука вошел Сашка. Увидев Якова, смущенно остановился на пороге. Он часто заходил к Юльке по делам. А тут впервые за годы увидел здесь мужика и онемел от удивления.
— Сашка, не узнал меня? Это ж я! Яшка! — встал гость навстречу человеку, подал руку, объяснил цель приезда. И закончил жалобно:
— Уламываю Юльку отдать мне дочку, так не соглашается. Готова глаза вырвать. Спорит.