Чужая боль
Шрифт:
Сережа страстно увлекался самолетостроением: делал авиамодели, знал наизусть все данные о новых самолетах, читал журнал «Гражданская авиация», упиваясь, рассматривал схемы в «Interavia», собирал почтовые марки, связанные с воздухоплаванием.
Кирсанов же в войну был штурманом бомбардировочной авиации.
Но даже после таких, казалось бы, благоприятных для сближения обстоятельств стоило матери сказать: «Сережа, я выхожу замуж за Виталия Андреевича и надеюсь, вы с ним поладите, он хороший человек…» — как мальчик насупился и, ни слова не сказав, вышел из комнаты.
Забившись в дальний угол двора, между штабелями досок, он зло думал: «Все без меня решила… И когда отца бросала, и сейчас…» Ему вспомнился отец: красивый, представительный, с ласковым голосом. Рядом с ним этот Виталий Андреевич казался таким невзрачным, просто замухрышкой. Может, он даже и штурманом-то не был. «Подумаешь, „хороший человек“. Так что мне с ним — целоваться!!».
Вечером Сережа сказал матери:
— Напрасно ты бросила папу… Он лучше…
Раиса Ивановна даже не нашла что ответить. Сказать правду об отце! Но делать это рано, Сережа не поймет. Не станет же она говорить, что он распутничал, шатался по ресторанам. Докатился до взяток. Когда же она возмутилась этим, крикнул: «Если хочешь, живи сама на свой профсоюзный максимум». Нет, не будет Раиса Ивановна обо всем этом говорить, и она только повторила:
— Виталий Андреевич очень хороший человек.
Нужен ему этот «хороший человек»! Сергей хлопнул дверью.
Теперь сын стал вздорно ревновать ее к Кирсанову. Он хотел только с ней одной идти в кино, не любил, если она надевала новое платье, подозревая, что это сделано для «того».
Услышав, что Виталий Андреевич получил квартиру, Сережа наотрез отказался переезжать туда.
— Я к нему не поеду, — прижав подбородок к груди, угрюмо объявил он матери.
— Почему!
Круглое лицо Раисы Ивановны побледнело, густые темные брови словно свела судорога.
— Почему все же! Могу я знать хотя бы это!
— У меня есть отец, — холодно ответил мальчик, глядя ей прямо в лицо. — Я хочу жить с ним.
Раиса Ивановна от обиды, возмущения расплакалась.
«Вот, пожалуйста, отдала этому неблагодарному лучшие годы своей жизни и взамен… Весь в папочку! Напрасно ты думаешь, мерзкий мальчишка, что я и дальше подчиню всю свою жизнь тебе».
Передав Виталию Андреевичу разговор с сыном, Раиса Ивановна горестно воскликнула:
— Ну и пусть остается у бабушки!
Виталий Андреевич не согласился:
— Ему лучше жить с нами…
Он очень хотел этого не только потому, что искренне привязался к мальчику, но и потому, что знал, как тот дорог Рае.
Сережа с матерью заканчивали обед, когда к ним пришел Виталий Андреевич. Он был в простенькой клетчатой рубашке с закатанными рукавами, открывающими тонкие мускулистые руки, отчего выглядел моложе своих лет.
Раиса Ивановна при виде его обрадовалась, ее мать приветливо закивала:
— Заходите, заходите… Может, пообедаете!
— Спасибо, Анастасия Семеновна, только что обедал… Вот арбуз, пожалуй…
Он сел к столу, рядом с хмурым, немного отодвинувшимся от него Сережей, стал рассказывать о проекте нового стадиона в городе.
Когда Раиса Ивановна уже начала убирать посуду со стола, Виталий Андреевич сказал:
— Сережа, я бы хотел, чтобы ты с мамой, а если пожелает — и бабушка, жили у меня. Как ты на это смотришь!
Сережа встал из-за стола, будто его вызвал для ответа нелюбимый учитель, которому он все же вынужден отвечать. Опустив голову, тихо сказал;
— Я не хочу. У меня есть папа.
Анастасия Семеновна всем телом подалась в сторону внука, словно желая оградить его. Раиса Ивановна кусала губы, готовая разрыдаться.
— Хорошо! — решительно объявила она. — Мы сейчас же, понимаешь, сейчас возьмем такси, поедем к твоему отцу и послушаем, что он скажет.
— Мне можно поехать с вами! — спросил Виталий Андреевич.
— Я даже прошу тебя об этом, — торопливо вытирая руки полотенцем, ответила Раиса Ивановна, — очень прошу.
Мальчик метнул было негодующий взгляд в сторону матери, но не посмел возразить или не подчиниться. Вскинув голову, неторопливо вышел на улицу и до остановки такси и в самой машине не проронил ни слова.
Виталий Андреевич, чувствуя, как лихорадочно взволнована жена, тихо попросил:
— Разреши вести разговор мне!
Она, соглашаясь, благодарно пожала ему руку.
Станислав Илларионович после развода с Раисой долго не мог остановить свой выбор ни на одной из многочисленных знакомых. При этом он придерживался, по его словам, минимума порядочности: не встречался с замужними и одновременно с двумя.
Но дело шло к сорока годам, надо было подумать о новой семье, и Станислав Илларионович, к удивлению многих, женился на единственной дочери профессора-окулиста, девице увядшей, жеманной, и поселился в профессорском особняке.
…Когда на звонок он открыл дверь, то онемел, увидев перед собой сына, Раису и какого-то незнакомого мужчину.
— Станислав Илларионович, — негромким голосом произнес мужчина, — я — муж Раисы Ивановны. Скажите, у вас новая семья!
Станислав Илларионович вышел из оцепенения, его холеное лицо стало надменным.
— А, собственно, почему вас это может интересовать!
— Лично меня и мою жену не может. Вашего сына — конечно.
— Да… Я женился, — выдавил Станислав Илларионович, все еще не понимая, к чему этот разговор.