Чужая дорога

В оформлении обложки использована фотография с depositphotos.com (стандартная лицензия)

В конце передачи Андрей Малахов задает героине дежурный, в общем-то, вопрос:

– Если бы вам представилась возможность что-то изменить в вашей жизни, то что бы это было?

А героиня (известная театральная актриса) отвечает:

– Я абсолютно ничего не стала бы менять.

И лучезарно улыбается.

Я выключаю телевизор.

Стандартные, фальшивые насквозь слова. А может, я просто завидую им – всем этим знаменитым людям, которые никогда и ни о чём не сожалеют. Тем, кто с такой легкостью отказываются пусть и от придуманной, нереальной, но возможности хоть

что-то изменить. Должно быть, это счастливые люди, никогда не делавшие ошибок и не совершавшие поступков, за которые им было бы стыдно. Они, наверно, не просыпаются по ночам от тревожных снов, напоминающих о небезупречном прошлом. И, оказавшись на распутье, в точке, где лучами расходятся в разные стороны несколько дорог, они, должно быть, всегда делают разумный выбор.

Но ведь так не бывает, правда? Даже маленькие проступки иногда заставляют сожалеть о них долгие годы. Помните, как в мультике «Мотылек» взрослый лис всю жизнь винил себя за мотылька, закрытого им в стеклянной банке еще в детстве?

Я – не такая, как они – эти гламурные персонажи, не знающие сомнений в правильности выбранного пути. Мне есть о чем сожалеть. И если бы Малахов спросил меня, я ответила бы – да, я, Варя Николаева, хотела бы вернуться в прошлое и кое-что там изменить.

Я накормила бы бездомную собаку, которая умерла от голода в нашем дворе морозной зимой, когда мне было восемь лет. Я видела ее на крыльце магазина, когда возвращалась из школы. Я даже пожалела ее и подумала, что нужно сходить домой и принести ей котлету или хотя бы кусок хлеба. Но на улице было так холодно, что я передумала и решила, что накормлю ее утром, по дороге в школу. И, проснувшись на следующий день, я честно положила в карман пальто и котлету, и хлеб. Только ей они уже не понадобились. Она по-прежнему лежала на крыльце магазина, только снежинки уже не таяли на ее темном и почти бесшерстном носу.

В девятнадцать лет я позвонила бы лучшему другу, увидев на телефоне пропущенный звонок от него. А тогда я лишь пожала плечами и подумала – если что-то важное, сам перезвонит. Мы дружили с ним с пяти лет, а после школы он уехал учиться в Москву, и каждый из нас обзавелся новыми друзьями, и мы вспоминали друг о друге только по праздникам, когда обменивались дежурными смс-ками. Он не перезвонил. Он разбился на мотоцикле на следующий день после того звонка. И я так и не узнала, что он хотел мне сказать. И до сих пор по ночам я слышу во сне трель телефона, хватаю трубку и каждый раз не успеваю ответить ему.

И уж, конечно, я ни за что бы не села за руль чужого «феррари» в тот день, когда мы получали в универе дипломы.

Проректора по международному сотрудничеству Дмитрия Константиновича Курбатова в универе называют Дятлом – не только за длинный тонкий нос, но и за умение долго и нудно долбить речами по мозгам слушателей. В его выступлениях, где бы они ни состоялись – на научной конференции или на дружеских посиделках – эмоции отсутствуют вообще, и невозможно понять, где заканчивается одна его мысль и начинается другая. И есть ли вообще в его лысой голове эти самые мысли?

– Международная деятельность является важной составляющей деятельности вуза и приобретает все большую важность по множеству причин: активное участие России в Болонском процессе, интеграционные процессы отечественного академического сообщества в международное, реализация многих сложившихся международных стандартов деятельности.

Он смотрит поверх очков на вчерашних студентов. Осознают ли они важность момента?

Мы не осознаем. Он – уже четвертый проректор, который в торжественный день нашего выпуска из университета решил осчастливить нас проникновенной речью. Мы уже выслушали проректора по учебной работе, проректора по стратегическому развитию, проректора по научной работе. И все говорили высокопарные слова о важности диплома о высшем образовании, о необходимости выбора правильного пути, и о том, что университет – наш второй дом.

И все эти важные, как индюки, ученые мужи не могут (или не хотят?) понять одного – за годы учебы мы уже до тошноты наслушались их речей и сейчас мечтаем совсем о другом. О том, как нам, наконец, вручат наши красные и синие дипломы, и мы вывалим на улицу из душного актового зала и пойдем на набережную с бутылками шампанского и пива.

– И мне особенно хотелось бы отметить, что два человека с вашего курса имеют к международной деятельности нашего университета самое непосредственное отношение, – продолжает гундосить Курбатов.

Я ерзаю в кресле. Я сразу поняла, что он не зря взобрался на сцену. И хотя отец утром заверил меня, что о моей дальнейшей учебе на торжественном вечере не будет сказано ни слова, я так и знала, что Дятел не утерпит. Еще бы – такое событие! Нечасто выпускники архангельских вузов отправляются покорять один из самых престижных университетов мира.

– Уверен, что вы уже знаете эту новость, но всё же позволю себе произнести ее со сцены – госпожа Николаева, с которой еще недавно вы сидели за одной партой, поступила в магистратуру Кембриджа!

Он делает паузу, и за эти несколько секунд я успеваю услышать и робкие аплодисменты (неужели кто-то решил меня поддержать?), и сдержанные перешептывания за спиной, и откровенные усмешки. Даже Лида Павлова, с которой у меня вполне себе дружеские отношения, бросает на меня взгляд, полный неприкрытой неприязни. И я почти слышу, как она говорит соседке: «Еще бы ей в Кембридж не поступить при таком папаше!»

И разве докажешь им, что отец, при всем его желании, не смог бы посодействовать мне при поступлении в британский университет – он, хоть человек и известный в научных кругах Архангельска, но пока еще ученый совсем не международного уровня. И вряд ли когда-то им станет. И что пятерки в моих дипломах бакалавра и магистра – это результат сидения над учебниками по ночам. И что я знаю английскую литературу ничуть не хуже, чем литературу русскую.

А впрочем, какая теперь разница? Пусть думают, что хотят.

– Не понимаю, – склоняется к моему уху светленькая, модная и ухоженная до кончиков ногтей Настя Шмыгунь, – зачем тебе еще одна магистратура?

Я смотрю на нее с подозрением – не издевается ли? Нет, Настя не понимает искренне. Такие, как она, вообще прекрасно могут обойтись без высшего образования.

– Нет, правда, неужели тебе не надоело учиться?

Самой Насте надоело учиться уже на первом курсе, и на всех лекциях она сидела со скучающим видом, а перед каждым экзаменом была уверена в провале. Интересно, как она вообще оказалась в магистратуре? В ее хорошенькой головке мыслям о науке места не было в принципе. Но двоек на экзаменах ей не ставили. Каждый преподаватель знал, что Владислав Шмыгунь – владелец нескольких лесопильных заводов – один из членов попечительского совета университета и вносит немалый вклад в развитие его материальной базы.

– Другой ваш товарищ, – вещает со сцены Дятел, – Андрей Савицкий, успешно прошел собеседование и приглашен на работу в русскоязычный отдел всемирно известной британской газеты – тут он спотыкается на слове – должно быть, всемирно известное название ему лично не так уж и известно, – и мы надеемся, что там, на островах Туманного Альбиона, он будет с гордостью нести звание выпускника нашего университета.

Я оборачиваюсь и ищу Андрея взглядом. Ну, да, конечно, он рядом с Лидой. В хорошем костюме и даже при галстуке. Как ни странно, несмотря на его разгильдяйство и пофигизм, костюмы он носить умеет.