Чужая игра
Шрифт:
Глава 20
Очнулся Дима в небольшой комнате. Стены и пол были каменные, а из всей мебели только узкая лавка, на которой лежало прелое сено. Свет проникал в помещение через узкое окошко, метрах в пяти от пола. Этого света было явно недостаточно - узник сидел в полумраке.
В том, что он заключенный, Дима нисколько не сомневался. В комнате стоял сильный запах. Казалось бы, прелое сено предпочтительнее вони из узкой ямы в углу, явно предназначенной для нужды, но выбор между запахом протухшей тряпки и выгребной ямы наводил на совершенно
Одет Дима был в рубище из грубой ткани, под которым ничего не было. Рубище, что на фоне камеры особенно удивляло, было чистым. 'И на том спасибо, - грустно подумал Дима. - Сижу на нарах, как король на именинах... или королева, это как посмотреть'
Первое время Дима обдумывал варианты своих ответов на допросе. В том, что допрос состоится, он был уверен. Друзей, скорее всего, тоже схватили и будут допрашивать, а значит надо было подумать об их показаниях. Простенькие легенды они себе придумали, но Дима понимал: как только их начнут пытать, все дружно сознаются. Дальше, скорее всего, приключенцев ждал костер храмовников, о которых упоминал Балмор. Виселица в такой перспективе уже не казалась плохим вариантом. Скуку ожидания разбавляли истошные крики, по-видимому, пытаемых людей, да размеренные шаги стражников, проходивших мимо окошка вверху. Дима старался не думать о том, что кричать могут его друзья. Для себя он решил: если начнут пытать - расскажет все. Дима сомневался в том, что у попавших в средневековые застенки есть шанс выбраться. Помирать, так хоть не по частям, а значит - надо сотрудничать со следствием.
Время шло, и ему - человеку из мира высоких скоростей - стало казаться, что про него все забыли. Вспомнилось, как он в детском саду ждал прихода родителей, когда те задерживались на работе.
Света в камере становилось все меньше - наступал вечер. Когда почти стемнело, нижняя часть двери с лязгом откинулась. В камеру просунулось что-то вроде лопаты, на которой лежала глиняная миска с кашей, стакан воды да горсть сухарей. С мыслью о необходимости еды пришлось брать. Дима не считал себя особо брезгливым, но в таких условиях все, что он смог - это погрызть сухари, запивая водой. Спустя какое-то время лопата снова появилась, видимо ожидая посуду. Дима ее проигнорировал. Лопата подождала минуту, после чего люк закрылся.
Время тянулось бесконечно медленно. Наступила ночь. От скуки идея считать промежутки между шагами стражников показалась спасением. Несколько раз сбившись, он стал считать крики несчастных. В конце концов Дима решил попытаться заснуть. Ночная прохлада пробирала сквозь рубище, прогоняя чувство уюта, необходимое для сна. Согревающее заклинание, подходящее случаю, как назло не вспоминалось. То ли от чувства голода, то ли из-за смрада, заполнявшего камеру. Настоящим мучением оказалось отсутствие одеяла или того, что могло бы его заменить. Дима ворочался на узкой кровати, пытаясь свернуться 'калачиком' поджав ноги, но та была устроена так, чтобы заключенный мог лежать только вытянувшись. Спустя бесконечно долгое время усталость взяла свое и он заснул.
Следующий день не принес ничего нового. Весь день Дима пытался считать, потом вспоминал стихи, которые когда-то учил в школе. Стихи, которые он так ненавидел учить, теперь оказались настоящим спасением. Перебрав все стихи, какие помнил, Дима перешел к песням. Песни из фильмов, популярные песни и шансон, краем уха услышанный когда-то в маршрутке. Все шло в ход, забирая платой время, которого, как казалось, всегда не хватает. Сейчас времени оказалось
– Эй, а где каша?
– спросил Дима, торопливо забирая свой скудный ужин.
Дождавшись кружку, лопата исчезла, после чего люк в двери закрылся.
– Похоже, сегодня разгрузочный день, - пробормотал сам себе узник. Он понял, что каши не будет. Это было наказанием, забыть о котором не давало чувство голода, постепенно нарастающее, заполняя собой все мысли. Хуже голода была только жажда, а ночью добавился холод.
Пытаясь хоть как-то заснуть, Дима стал вспоминать дом. Его мама делала замечательные пироги с картошкой и грибами. Он обожал эти пироги, которые невозможно было спутать ни с какими другими. В маминых пирогах был некий секрет, который делал их уникальными для Димы. Потом он вспомнил о том, что долгое время не звонил родителям, а теперь вообще попал в другой мир и неизвестно, сможет ли вернуться назад. От этой мысли его захлестнули чувства грусти и стыда. Родной дом казался недосягаемой мечтой, сном, которого никогда не было. Только в одном он был уверен - в том, что в этот момент мама печет его любимые пироги. Интересно, что она сказала бы, увидев его сейчас.
Спустя некоторое время Дима стал мечтать, как помогает матери печь пироги. Он представлял горы пирогов, потом стал представлять пиццы, которые они с Лехой частенько брали к очередному просмотру нового фильма, и наконец дошел до магазинных пельменей. На вкусных, ароматных магазинных пельменях пришел сон, избавив на время от мучений.
Утром третьего дня чувство голода немного притупилось, а вот жажда наоборот усилилась. Когда вечером принесли еду, Дима выскреб миску дочиста. Ему не помешал даже запах, который он почти перестал замечать. Ставя все на лопату, он наклонился к люку и сказал:
– Дайте мне больше воды! Может Балмор хочет, чтобы я умерла от жажды?
Вероятно, упоминание дознавателя подействовало. Вечером следующего дня ему принесли кувшин с водой, которой он наконец напился.
Спустя несколько дней Дима сидел в углу камеры, подтянув колени к подбородку и тихонько напевал вспомнившуюся песню. За прошедшее время он, к своему удивлению, вспомнил немало песен, даже успел их повторить по нескольку раз.
Жил да был Брадобрей,
На земле не найти добрей,
Брадобрей стриг и брил зверей.
После той чудесной стрижки
Кошки были словно мышки,
Даже глупые мартышки
Походили на людей.
Это было прошлым летом,
В середине января,
В тридесятом королевстве,
Там, где нет в помине короля.
Припев Дима повторял раз за разом, сам того не замечая. В заключении он открыл для себя, что, оказывается, у его новой ипостаси очень подходящий голос. Распевая песни, Дима прислушивался к звучанию своего голоса, пробуя его в разных октавах. Такое занятие не сильно убивало время, но помогало немного отвлечься.
Услышав лязг отпираемого замка, Дима, начавший привыкать к такому существованию, поначалу даже не поверил. Когда стражник с факелом в руке встал перед ним, он все также сидел, подтянув к подбородку колени.
– Вставай! На выход, - скомандовал надзиратель.
Поднявшись, Дима вышел из камеры. Идя за стражником по коридорам, он гадал: либо его ведут на допрос, либо пытать, а может сразу вешать. Ему было не безразлично что будет дальше, но и выйти из камеры было уже небольшой радостью. О своей дальнейшей судьбе Дима старался не думать.