Чужая клятва
Шрифт:
— Постой-ка, красавица… — Конан достал из глубокого кармана штанов плоскую флягу, ранее принадлежавшую шемиту, сковырнул ногтем пробку, и, отпив небольшой глоток, остальное предложил Мангельде. — Пей, пей все, там не больше трети. Ну? Тебе не стало лучше?
Бледные впалые щеки девушки чуть порозовели; она благодарно взглянула на Конана, но тут же снова отвернулась.
— А теперь продолжай, Мангельда. Что натворила эта горилла?
— Гринсвельд… Горилла Грин… Полуобезьяна-получеловек, воспитанный рыбачкой Фьондой. Он… он украл вечно зеленую ветвь маттенсаи. Наша страна — Ландхаагген, я слышала, когда-то давно, во времена деда моего деда, была плодородной и теплой, подобно южным королевствам, а люди красивы, здоровы и тихи нравом… Это вечно зеленая ветвь маттенсаи — она
Девушка замолчала, отрешенно глядя куда-то в стенку, мимо киммерийца. Румянец сошел с ее щек, губы вновь побелели — видимо, душа была уже необратимо больна, и жаркий, будоражащий кровь бранд не мог помочь ей надолго.
— Что дальше, Мангельда? — Конан старался говорить как можно тише, но все равно его сильный, низкий, чуть хрипловатый голос пророкотал в маленькой комнатке подобно раскату далекого грома.
Мангельда посмотрела на него мутным, невыразительным взглядом; с каждым вздохом она слабела, и киммериец, чувствуя это, отчаянно удерживал ее здесь, в этом мире — глазами, сердцем, словом… Паузы быть не должно, иначе тонкая нить ее жизни прервется… И Мангельда, чуть вздрогнув от звука его голоса, продолжала свой рассказ.
— Вечно зеленая ветвь маттенсаи покрылась льдом, и вся страна покрылась льдом. Избранный богами край, оазис мира и плодородия среди холодных северных пустынь… Но боги покинули нас, ибо Мольдзен Блэханд совершал грехов неизмеримо больше, чем Мольдзен Вайханд успевал замаливать. Да и умерла уже к тому времени светлая сторона его души… Ландхаагген покрылся льдом… Голубые, зеленые глыбы льда повсюду… Вечная ночь и короткий-короткий день. Ветер, сбивающий с ног даже здорового сильного мужчину. Но сначала три луны подряд шел снег… Он не переставал идти и на миг — все валил и валил, хлопьями, целыми охапками… И даже мы не могли ничего сделать. — Мы?
— Мы, антархи — «обладающие знаниями». Мое племя произошло от Асвельна, юного хеминга с берегов Ванахейма. Кочевые племена хемингов в ту пору разбойничали и в Гиперборее, и в Бритунии, и даже в Немедии… Асвельн был моложе меня, когда их отряд сравнял с землей деревню на границе Ландхааггена. Легенда гласит, что после того, как последний житель деревни упал с кинжалом в сердце, небесная твердь обрушилась на хемингов, раздавив их всех, всех до одного, — Мангельда выдохнула, чуть покачнулась, но тут же открыла глаза, впервые за все время посмотрев на Конана прямо и спокойно. Мальчишеская челка ее белых, словно седых волос дрогнула — из-за плотно прикрытой двери потянуло вдруг сквозняком, и таким зябким, сырым, что и варвару стало несколько неуютно в этой крошечной каморке. Он криво ухмыльнулся, пожимая плечами, и жестом просил Мангельду продолжать.
— Когда солнце поднялось над равниной, все лучи его собрались в один, раскаленный, ослепительно красный луч, который ударил в то, что совсем еще недавно было телом Асвельна… И он встал — как прежде юный, красивый и стройный, но голубые глаза его обрели иной взгляд, идущий из глубины — нет, не его сердца, а глубины времени и опыта земного, не приобретенного им самим, но полученного как… как получают наследство. Избранник богов, Асвельн… От него и произошло племя антархов — мое племя. Мы живем… жили… у реки Скарсааны, там, где раньше никогда не бывало холодно, а теперь никогда не бывает тепло. И вечно зеленая ветвь маттенсаи хранилась у нас, до тех пор, пока Гринсвельд не похитил ее…
— Ты идешь за ней?
— Да.
— Но почему именно ты? Или в Ландхааггене не осталось мужчин?
— Никого… Никого не осталось… Ландхаагген погибает… Скоро на месте его будет ледяная пустыня… И мы… Без маттенсаи мы, антархи, скоро исчезнем с лица земли. Она — сердце нашего племени. Ее должны вернуть стране мы… И если мы не сумеем, то никто не сумеет. Я поклялась найти ее… Поклялась сама себе. Но я никогда не нарушу мою клятву… Это моя клятва… Только моя… Клятва…
Глаза Мангельды закрылись; она всхлипнула — уже во сне — тонко, жалобно, как ребенок; хрупкое тело ее расслабилось, мягко повалилось на деревянный топчан Конана. Он встал, поправил на ней покрывало, и вышел.
— О-о-о! Конан! — будто маслом налитые глаза шемита чуть прояснились при виде киммерийца. — А я тут к твоей птичке пристроился! Садись и ты!
— Я предупреждал его, храбрый воин, волею небес посетивший мое ничтожное пристанище, — заюлил хозяин, обретавшийся здесь же, — кушанье сие готовилось только для тебя, отважный лев. А он, гляди-ка, откусил ногу — да и ест ее себе, нечестивец… И тебя поминал… ой, недобрым словом… Варвар, мол, и без петуха обойдется…
— Пошел вон! — прогремел Иава, замахиваясь на толстяка обгрызенной петушиной лапой. — Не слушай его, приятель. Садись и принимайся за благородную птицу, что жизнью пожертвовала ради твоего и моего желудков.
— Пиво осталось? — прорычал Конан, сверху вниз глядя на хозяина темными синими глазами.
— Осталось, ловкий гепард, осталось. — Толстяк сразу понял, что речь идет отнюдь не о кислом пиве для простых гостей. — Прошу тебя, отведай, острый меч…
Конан забрал кувшин, даже не потрудившись проверить, свежее ли пиво, и прямо из-под носа Иавы ухватил петуха за оставшуюся лапу.
— Тебе хватит, шемит…
Обеспечив таким образом приличный завтрак себе и Мангельде, варвар двинулся прочь.
— Эй! — хитро улыбаясь, шемит повертел в воздухе волосатой ручищей. — Флягу от бранда вернешь?
— Верну, — усмехнулся Конан и, больше не оборачиваясь, пошел по лестнице на второй этаж.
— Когда Горилла уволок ветку?
— Пять зим назад. Мы готовились к смандангу — это ритуал обращения к богам через маттенсаи. Мы долго ждали… После смерти Мольдзена Блэханда в прошлом столетии у нас появилась надежда вернуть Ландхааггену его первоначальное, подаренное богами состояние мира и плодородия. Но сначала должны были появиться на свет два близнеца, два воина-антарха. Воины рождаются только от старейшины, Конан, от прямого потомка Асвельна, потому мы и ждали так долго… Но пять зим назад Имада — жена старейшины — родила близнецов, и мы стали готовиться к смандангу… В первый же день на верхних листьях маттенсаи растаял лед — знак того, что боги благосклонны к нам по-прежнему и вскоре нам удастся освободить Ландхаагген от власти мрака и льда! На второй день оттаял ствол, почти до середины, и берег Скарсааны показал свои темные воды… Только берег, но я и того не видала за всю жизнь! А на третий день… А на третий день вечно зеленая ветвь маттенсаи пропала. Как это могло случиться? Никто объяснить и понять не мог, даже сам старейшина. Уныние охватило всех… Мы связаны маттенсаи с богами и… с жизнью. Без нее не только Ландхаагген, но и все племя антархов погибнет. Так и произошло.
— Твое племя погибло?
— Да. Почти все. На шестую луну после пропажи вечно зеленой ветви маттенсаи старейшине явился во сне Асвельн — он и поведал, кто похитил ее… Остальное мы узнали сами, это было нетрудно. Гринсвельд давно подбирался к нам. Он хотел обладать нашими знаниями, но он — не антарх. У нас и маленькие дети, которые лишь только научились ходить, знают то, что недоступно простому человеку. Это знание заложено в них с самого мига зачатия.
— И что же это?
Мангельда слабо улыбнулась. Короткий сон и еда снова оживили ее, вернули немного сил. Надолго ли — варвар не знал, а потому и не давал ей замолкнуть, заставляя продолжать рассказ.