Чужая корона
Шрифт:
А сдюжил же! А если правду, так оно само собой сдюжилось!..
Нет, не само, а это анжинер мне тогда все. сдюжил. Тогда же было как?! Тогда, в тот самый день, его еще в семи других разных местах люди видели, и везде он искал пана Стремку, шарил багром по дну и все такое прочее, и еще при этом добавлял, что я, братка Демьян, пана Цмока откопал, Цмок вышел жрать панов и стрельцов, их подпанков, многих уже пожрал, а я, Демьян, пока что сижу у себя в Малой Зятице и силы собираю, чтобы потом идти на Кавалочки.
Вот тут ко мне народ и повалил! Идут из ближних деревень, из дальних, идут кто с косами, вилами, а кто даже с аркебузами, саблями, и все они говорят вроде
А из поважаных, заможных братков ни один не пришел! Хлопцы мне про них так говорили, что они, эти заможные, тоже все за меня и за Цмока, они тоже, когда будет надо, поднимутся, а пока что, говорят, им надо еще собраться, приготовиться. Ат, будто я такой дурень, будто я ничего не понимаю. Я все понимаю! У нас народ какой? Каждый сам за себя, каждый только своим умом живет, только свое хозяйство держит. А тут вдруг я! А кто я им такой? И что им те Кавалочки? Что там будет, еще неизвестно, а голова у каждого только одна, второй уже не вырастет. Вот потому и собирается ко мне только всякая голота и босота, которым нечего терять, которых дома ничего не держит, а в головах нет ничего, только одно: «Давай панов месить!» Идут они ко мне, я их встречаю, принимаю, про анжинера, про Цмока рассказываю, потом даю лопату посмотреть, кровь с лопаты стираю, кричу: все, кончилась их власть, и больше никакой власти не будет, только Цмокова, а самому мне ничего не надо, мне только бы дойти до Глебска и там последнего пана в дрыгву замесить!
Вот так было тогда, хлопцам такое было до сподобы. А еще им до сподобы было то, что их, таких зуховатых и хватских, собрали целый выгон (а мы селили их на выгоне, в землянках), и была им там вольная воля. Что они хотели, то и творили: хотели — гуляли, хотели — ходили стенка на стенку, потом опять садились и гуляли себе дальше. Но вот сошлось их уже столько, что наш войт Максим не выдержал и говорит:
— Демьян, чего ты ждешь? Гляди, вода уже сошла, гати открылись. Веди их от греха подальше!
— А ты?
— Что я? — он говорит. — А кто тогда на Зятице останется? А если гайдуки вдруг нагрянут?!
Ат! Я же говорил, какой у нас народ! Вот и наш Максим такой же, его ничем с места не стронешь. Но, с другой стороны, он же верно говорит: вон уже сколько их при мне, их уже больше сотни, может, их даже две! А тут еще прибежал из Кавалочков один верный человек и сказал, что там уже все готово, там нас уже ждут. Ну, мы и пошли.
Да, вот что еще. Когда мы выходили, дед Бурак отозвал меня в сторону и говорит:
— Демьяшка, а твоя лопата всегда вся в крови. И сколько ты ее ни утирай, а она опять кровавая. Так это?
— Так.
— А ты хоть знаешь, чья это кровь?
— Ну, чья?
Он сказал. Я ничего ему на это не ответил, только рукой махнул. После лопату на плечо — и пошел дальше. Хлопцы пошли за мной. Вдруг вижу — мой малой за нами увязался. Я на него:
— А ты, дурень, куда?!
А он:
— Тата, и я с тобой, в Кавалочки.
— Нет, — говорю, — так нельзя. А кто тогда на хозяйстве останется? А если завтра гайдуки нагрянут? Иди, иди домой, а не то уши оборву! — и только хвать его за голову…
Он вырвался и отбежал в кусты. А я за ним с лопатой! Вот тогда он уже крепко наполохался и побежал уже домой. А мне стало легко, я пошел дальше.
Дорога у нас была ладная, добрая, и встречали нас везде, куда мы заходили, тоже добро. Мы их тоже никого не трогали — мы же не паны, не гайдуки поганые, а такие же простые люди, как и они сами. Мы пришли — и мы ушли, чего нам шкодить? И потом, мы же не просто так ушли, а мы идем бить панов, всех под корень, чтобы они уже больше никогда сюда не возвращались, чтобы наши люди и дальше жили так же, как они сейчас живут, — в своей хате и своим умом. Вот и встречали нас везде, как родных, и так же провожали. Так бы всю жизнь ходил!
Но вот дошли мы до Кавалочков…
Ай, нет! Вот что еще: в тех восьми деревнях, через которые мы тогда проходили, пристали к нам всего только пятеро зеленых хлопцев, а больше никто не пристал. Им, значит, бить панов уже не надо — они набились!
Зато в Кавалочках нас очень крепко ждали. Ну еще бы! По всей округе давно уже вольная воля, а что у них?! У них десять панов, с ними подпанки, гайдуки — это которые туда из ближних деревень сбежались, — и еще их свой собственный войт, гадский Данила Хмыз, собака дикая, упырь из упырей, и такой же подвойт Миколашка Губа, и возный, и гуменный, и лавник, и три тиуна, и всякая прочая мелкая свора. Вот тамошние люди нас и ждут. Вот мы к ним пришли…
Но сразу заходить не стали, потому что там у них тогда как раз стояли глебские паны, передовой великокняжеский отряд пана Хведоса Шафы. Их было полсотни, этих гадов, все они конные и с аркебузами. Сильная сила! Но нам сказали, что они завтра уйдут. Вот это добро, я на то ответил, они уйдут, а мы сразу придем, простые люди до простых людей, и всем вашим панам и их подпанкам будет моя лопата и дрыгва!
Почти что так оно потом завтра и было. Рано утром этот Шафа и его собаки посели на коней и съехали. А мы еще немного подождали и вошли. Ну и давай месить! А что! Такая у нас жизнь. Нас простые люди долго ждали, теперь они нам крепко пособили, тоже месили как могли и чем умели — и замесили весь тот десяток панов с их семействами, туда же и всех подпанков, и всех гайдуков, туда же и подвойта Миколашку, после гуменника, возника, лавника, тиунов и всякую прочую мелкую свору. И тех, кто за них заступался, тех тоже.
Только один гад войт Данила Хмыз, тот как будто сквозь землю провалился. Все обыскали, но нигде его не нашли. Я тогда войтиху за космы во двор выволок, кричу:
— Отвечай, гадюка, где твой гад?! А не то вот прямо на твоих глазах я сейчас твоих гаденышей передушу!
Тех гаденышей у них было семеро — ладные, сытые детки. А она, гадюка, верещит, что будто ничего не знает, где это ее гад Данила подевался. Народ орет:
— Меси ее, Демьян! Меси!
Ат! Тьфу! Дурной у нас народ. А я еще дурней. И вообще, долго я вам про все это рассказывать не буду, а только скажу, что так мы ничего от той войтихи и от тех войтенят не дознались. Это уже только потом, через столько-то дней, мне сам пан анжинер на того Данилу показал.
Но про анжинера еще рано. А тогда дальше было так. Вот прошлись мы по Кавалочкам, всю панско-подпанскую нечисть в дрыгву замесили, простой народ стал уже собираться на площади… Как вдруг наши бегут, кричат:
— Пан Хведос Шафа возвращается!
Га, это добро! Нас же тогда вон уже сколько было: все мои и с нами все Кавалочки, иначе говоря, три сотни крепких хлопцев, и у нас уже у многих аркебузы. Вот мы их, тех гадов, и встретили! Перехватили ночью в пуще на дороге, геть, геть, меси! И замесили всех под корень. Ихних коней тоже порезали и побросали в дрыгву, Цмоку на радость. А себе еще аркебузов набрали, еще сабель, еще пороху, в Кавалочки пришли… А там: