Чужая тема
Шрифт:
Савл Влоб, вероятно, продолжал бы свой перечень, но я запротестовал. Он внимательно отслушал мои слова, качая в такт им головой:
– Ну, да, ну, да. Но элементы не могут быть не элементарны. Пусть реформы мои механистичны и мертвы, кик стук метронома, но только метрономом и можно вгвоздить ритм в аритмию, научить музыке духовно глухих. Приходится, так сказать, каждую мелочь на свечку, как увертливого клопа. Возьмем хотя бы эту нудную шарманку обольщений, брак, договор о неразлуке... В сказке о дураке, который, / встретив свадьбу, говорит "господи...",- для меня не ясно... кто же тут, собственно, дурак? Соединяя жизни, незачем соединять руки, и вокзальный колокол с успехом может заменить церковный. Иначе - двухспальная могила. Флорентийская синьория, прогнавшая Данта из своих стен, отторгнув его от praediletta Donna36, имеет большие заслуги перед любовью. Лишь пройдя через ад прощания, чистилище разлук к краю возврата, великий мастер мог построить из трех кантик свою божественную сонату, или Комедию, как хотите. О, мне не трудно было бы развернуть мою сложную, но стройную систему разлуковедения, но сейчас меня интересует искусство разлуковедения, не теория, а практика. Я расскажу вам о моих первых опытах по части...
– По части кражи собак,- просуфлировал .я, готовясь отпарировать резкость резкостью.
– Вы угадали,- отвечал Влоб с полной невозмутимостью,- но что же делать,
Через две-три минуты мне уже трудно было понять, к чему относился его смех: к риторической фразе или к первому опыту разлуковедения, который привел экспериментатора, действительно, к довольно комедийным последствиям.
Первым псом, отозвавшимся на свист Влоба, оказался неопределенной породы и столь же неопределенной масти четырехлапыш, изъявивший быструю готовность приблудиться. Устроителю разлук особенно понравились умные глаза собаки, которые, казалось, понимали весь смысл затеи, до метафизических предпосылок включительно. Проглотив половину влобовского завтрака, пес стал следовать за добрым богом по пятам. Они провели, бог и пес, ночь на холодной скамье бульвара. Наутро последняя страница газеты жаловалась десяткам: "Ушел - сбежал - пропал".
Влоб стал тщательно сличать приметы: он плохо разбирался в собачьей геральдике, а неопределенная масть приблудной собаки делала ее сходной чуть ли не с любым описанием. Влоб стал проверять клички, но, преисполненный готовности, пес опять-таки откликался на любую, топыря уши и отвечая хвостом, "да". Вообще это была жадная и неприхотливая натура, бросавшаяся на каждое имя и всякую пищу - до помойных объедков включительно. После долгих колебаний экспериментатор отчеркнул одну из газетных клеток и, свистнув псу, направился по указанному адресу. Они уже были в сотне шагов от цели, когда устроителя разлук остановила мысль: можно ли так ускорять темп? подменять томление stentando37 торопливым vivace38? Тоске надо дать вызреть, недаром в Es-dur'ной сонате вторая часть, недаром ей приданы тропы задержания - Quieto39 и Ritardondo40. Слишком быстрый возврат не даст полноты реакции. Влоб повернулся на каблуках. Прошли сутки. Тосковал ли тот, сигнализировавший в газете, неизвестно, но Влоб стал испытывать несомненную тоску: прожорливое животное выпросило добрых две трети снеди, закупленной своим похитителем, и продолжало нагло выклянчивать еще. Наутро Влоб отдал последний медяк за газету и увидел: объявление исчезло., Наступал момент, когда пойманную эмоцию надо быстрым рывком - из тьмы на свет. Человека, впадающего в отчаяние, надо вовремя подхватить: "Пс-с, Дэзи, за мной". И через дюжину минут Савл Влоб нажимал кнопку указанной вчерашней газетой квартиры. В ответ на звонок - за дверью лай. Потом глухое: "Назад, Дэзи", потом - неспешные шаги и голова, просунувшаяся меж створ. Не успел Влоб заговорить, как голова, крикнув: "Здесь не живодерня!" - и презрительно фыркнув, захлопнулась дверью. Влоб утверждал, что у лже-Дэзи был обескураженный вид. Думаю, что и у него - не менее. Только теперь, оглядев своего четырехлапого спутника, -увидел он всю мизерабельность его собачьих статей. Это была бездомная уличная дворняга, на которой больше грязи, чем шерсти. Устроитель разлук попробовал было оставить лже-Дэзи в подъезде, но разлучиться с ней оказалось не так-то легко. Уже за первым же поворотом улицы собака с радостным лаем догнала его. Влоб топал на приблудную собаку и гнал ее прочь. Ничего не помогало.
– Тогда я подумал,- досказывал Влоб,- что проблемы ведь еще неотступнее... притом, оба мы были нищи, и пес, и я. С того времени мы не расстаемся. Лже, сюда!
Из травы шарахнулся кудлатый клубок и лапами - к коленям хозяина. Глаза клубка с религиозным восторгом ловили взор господина.
– Ну, будет, Лже, куш. И знаете, как это почти всегда бывает, добрый поступок оказался самым практичным. Лже не ест даром хлеб: поскольку собачья выхоленная в комнатах аристократия склонна заинтриговываться простонародными суками, то... ну, одним словом, она мне много облегчает работу.
Да, дело повинуется тому, кто не смущается неудачами, длит и длит его. Понемногу я приобретал нужные навыки. Сердце имеет свой завод, как и любой механизм: если заставить человека ждать слишком долго, он перестанет ждать, механизм эмоций, размотав свою пружину, станет. "Ничего слишком", как говорил древний гномист. Я изучил все повадки собак, кошек и их хозяев, особенно последних. И уверяю вас, немного найдется людей, которых встречают так приветливо, подчас со слезами восторга на глазах, как меня. Иные из них, может быть, подозревают и догадываются, но эмоция встречи двуногих с четырехногими обычно смывает все - за нее-то, за прибавку ударов к их пульсу, люди и отдают свои рубли и рукопожатия. Да, профессия поставщика маленьких обыденных радостей настраивает оптимистически: я готов верить дело вскоре развернет свои масштабы. Вот только б мне скопить необходимую сумму, и я открываю торговлю, так сказать, специальных пособий: на вывеске черными четкими буквами: "Всё для самоубийства", по стеклу витрины: "Справки о небытии от 11 до 4". Вы говорите, не связано с предыдущим? Очень даже связано: если организовывать дело разлук, то в первую голову - помощь всем, желающим разлучиться с жизнью. Да-да, это та же тема о копеечных огоньках, которые надо - под удар ветром. Тот, кто, явившись в жизнь, топчется меж "не быть" и "быть", лишь задерживает общее движение; бытие не разрешает бывать у него "без серьезных намерений". Пусть сору из бытия не выметают, но если сор сам хочет себя вымести, моя контора всегда будет готова служить всем необходимым. О, вы увидите - рано или поздно мои опыты перейдут с последней страницы газет на первые; разлуковедение будет читаться с кафедр всех .университетов; мы расселим женщин и мужчин по разным континентам;
Через минуту длинная фигура Влоба, с прыгающим вокруг него псом, удалялась, взблескивая темно-желтым гуталином над светло-желтым песком бульвара.
На свидание я, конечно, опоздал. Это была, если хотите, маленькая дань теории разлук. Весь этот вечер я провел один. Может быть, именно этот вечер, сейчас я уже не помню точно, открыл передо мной логическую перспективу, которая привела к решению: разлучиться с литературой. Но это произошло, конечно, не сразу. И после, тут много личного, и мой рассказ пройдет, не задерживаясь на... полустанках. Так или иначе, я чувствовал, что попал на топкое место, где думается с мысли на мысль, как с кочки на кочку. Еще много лет тому, читая записи, опубликованные одним знаменитым французским скульптором, я наткнулся на следующее наблюдение мастера: красота не есть атрибут, постоянное свойство, она - лишь момент в развитии объекта, ее нельзя созерцать, а надо застигнуть, бить ее резцом влет, как птицу стрелой; например, у девичьего тела, утверждал старый художник, свой период цветения, почти столь же краткий, как цветение яблони или тысячелистника. Глазу и резцу надо долго выслеживать и ждать, пока тело модели, профессионально обнажаемое изо дня в день извне, от платья, в один из дней внезапно не обнажится и изнутри, из себя. Тогда резцу и глазу надо не терять ни единого сеанса, чтобы кончить свое прежде, чем отделится то вот, единственно нужное, ради чего только и стоит утончать и совершенствовать свой апперцептирующий аппарат. Ведь мы спрашиваем вещи бессчетно, снова и снова, но вещь отвечает только один раз. Пропустить его, этот единственный раз, значит - пропустить все. Подъем, перевал, спуск. И юность уже отьюнела, нагое стало просто голым, я бы сказал - обнаженным от наготы. Это понимали и Роден, и Альтенберг. Но, если додумать, то получается так: художник - это человек об одном; встретиться со своим одним, затерянным в множествах - это уже не легко; встретиться с ним в момент его цветения, когда оно исполнено самого себя, полноценно - это уже очень трудно. И встретиться с ним, когда ты в полноцветье сил, то есть так, чтобы максимум в субъекте совпал с максимумом в объекте,- это попросту невозможно. На меньшее, чем максимумы, я не согласен. Это ступенькой ниже искусства, следовательно, не искусство. Втискиваясь в эти вот несколько фраз, я, конечно, упрощаю свои, мысли. По мере того как число линий на этой грубой схеме увеличивалось, в меру того как схема зачерчивала в себя все больше и больше, она оказалась достаточно сложной, по крайней мере - для меня, чтобы пренеблагополучнейшим образом запутать в своих углах и линиях! Начав думать о том, как выброситься на берег из этого изборожденного тысячами перьев чернильного моря, я, естественно, выбросился и в другую, более широкую тему. Это произошло потому, что литература для меня больше, чем литература. Савл Влоб, говоривший и о разлуках с жизнями, не досказал о большей разлуке: с самим собою. Ведь бывает же так, что вот это вот самое, с однобуквным именем "я", отобьется от человека, как пес от хозяина, и бродит, дьявол его знает где. И вот, когда "я" в отлучке, когда ты только переплет, из которого вырвали книгу... это невозможно объяснить, потому что не хватает... "потому". Только один человек, я знал, мог вернуть мне прежний статус, но в наших газетах не принято печатать объявлений, вроде: "Сбежала душа, умоляю за приличное вознаграждение..." Это было б уж слишком не по-марксистски. Да, отыскать способ для отыскания Влоба - это не так просто. В адресных столах лица его профессии обычно не дают никаких отражений своего бытия. Случайная встреча в городе с двухмиллионным населением и восемью тысячами перекрестков по теории вероятностей равна одной восьмимиллионной, умноженной на... Одним словом, и теория вероятностей была против меня. Я стал расспрашивать знакомых литераторов: на одних два слога - Савл Влоб - действовали, как резкий свет,- они опускали глаза; другие при звуке их начинали оглядываться и торопились уйти, как если б это было имя кредитора; желая быть справедливым и объективным, должен признать, что один из писателей покраснел. Впрочем, это был самый молодой и, так сказать, непрочерниленный. Несомненно, экс-критик был кое в чем прав.
Прошло четырнадцать месяцев, придвигающих и нас к концу. Я таки встретил его, Влоба. Три недели тому. И знаете, я так перестал верить в помощь случая, что не сразу признал продавца метафизических систем. Да и трудно было в тощей, запрятанной в тряпье фигуре угадать прежнего Влоба. Только знакомый шарф, концы которого, как крылья птицы, бились в колючем октябрьском ветре, остановили мое внимание и шаг. Но Влоб, не заметивший меня, быстро шел своей дорогой. Я бросился вслед. Сначала я видел только его узкую спину. Затем, услыхав, вероятно, стук нагоняющих его подошв, он оглянулся, отдернул взгляд и тотчас же резко наддал шагу. Я тоже. Влоб свернул в переулок. Я вслед. Ему, в его одежде из дырьев и шарфа, было легче идти, чем мне в тяжелой шубе, но я из тех, кто обедает каждый день,и это давало мне преимущество. Набирая последние метры, я видел, что шаг его затухает, что раз или два он покачнулсл, что еще десяток-другой толкающих ноги усилий, и он станет, как истративший свой завод часы, и я шел, расталкивая встречных. Иные из них останавливались: со стороны это, вероятно, было похоже на преследование карманщика собственником потревоженных карманов. Постовой милиционер в некоторой нерешительности поднял свисток ко рту. Двое или трое бросились Влобу наперерез. Но тот уже не мог дальше: он стоял ладонью в кирпичи стены, с мокрым от пота лицом, странно оскалившимся мне навстречу. Частый пар наших дыханий пересекся в луче фонаря.
– Что вам надо? Я не должен вам ни пса. Оставьте меня!
Голос, прерываемый вспрыгами сердца, был лающим и сиплым; сам он, ощетиненный, в встопорщенных ветром лохмотьях, на мгновение бросил мне в мозг ассоциацию о Лже. Но не было времени заниматься ассоциированием. Круг из зевак готов был замкнуться. Я крикнул извозчика. Влоб, очевидно, предпочитал прижатую к лопаткам стенку. Я с трудом .оторвал его от мерзлых кирпичей и втолкнул под одернутый извозчиком полог,- и пара полозьев помогла нам выскользнуть из уличной нелепицы. Через десять минут я размораживал Влоба чаем, вскипяченным на примусе, и электрической грелкой, пододвинутой к его жухло-желтым, с прорванными носами ошметанным штиблетам. Дверь моего кабинета была плотно прикрыта. Влоб глотал кипяток и ломал красными, раззябшимися пальцами куски хлеба. Не размерзались только слова, пауза к паузе, как кирпичи, срастающиеся в стенку. Наконец я решил попытаться.
– Дорогой Влоб, - сказал я, заглядывая не без волнения в его запавшие, будто вдавленные в мозг, глаза,- молчание, в конце концов, неплохой ответ на вопрос об одном человеке, служащем в прислугах у слова, то есть литературы. Но я убежден, что вы, именно вы, и только вы, можете предложить мне и нечто большее, чем молчание или даже... философская система. Я прошу вас, вы единственный, у кого мне не стыдно просить: помогите мне в одном трудном умозаключении, и...
Глаза гостя отдернулись в сторону: