Чужая воля
Шрифт:
– Как такое возможно! – воскликнул Эрик шепотом. – Это – фантастика!
– Тогда будем считать, что у вас шизофрения, маниакальный психоз и еще куча психических болезней. Вам как больше нравится?
Он отвернулся и даже попытался отодвинуться от меня, но стиральная машина была небольшая и места там было мало.
– Но как вам такое пришло в голову?
– Сама не знаю, – я пожала плечами, – но покойный Валентин Сергеевич занимался именно такими вещами.
– Это для меня новость! – недоверчиво сказал Эрик. – Я всегда думал, что он был химиком.
– Я тоже, – вздохнула я. – И для меня это тоже новость.
Возможно, то,
А в третьих, мне просто не к кому было обратиться. Из всех мужей доверия заслуживает только Олег, он человек неглупый. И вообще у него масса достоинств, и есть связи в правоохранительных органах и еще много где, но если даже я и сумею убедить его в моей абсолютной нормальности, что я ничего не придумываю и не сочиняю, то он впадет в панику, станет переживать за меня и за Горация, потом объявит, что не может оставить меня одну и вообще переедет в мою квартиру. А этого я боялась больше нападения бандитов. Такой уж у меня характер – ненавижу возвращаться к прошлому. Мы в свое время с Олегом долго обсуждали наш развод и пришли к единому, как мне казалось, мнению – расходимся тихо-мирно. Не сошлись, что называется, характерами. Но в последнее время у меня сложилось впечатление, что он хочет все вернуть назад… Знаю, есть такие женщины, они разводятся с одним мужем, потом выходят за другого, может, и за третьего, а потом вдруг решают вернуться к первому… Скажу сразу, я не из их числа. Для меня это то же самое, как, допустим, найти в шкафу платье, которое перестала носить, оттого что оно, к примеру, полнит или не идет цвет, и вдруг явиться в нем на работу как ни в чем не бывало. Ведь платье не стало лучше, просто у меня понизились требования, а это окружающие всегда заметят.
Так что я решила довериться Эрику, потому что кроме всего прочего, я оценила тот факт, что первым он решил довериться мне.
– Итак, – я подвигалась, стараясь сесть поудобнее.
– Слушайте, что вы все ерзаете? – удивился Эрик.
– Она холодная, – поежилась я.
– А что мы вообще тут делаем?
– Как – что? Я собираюсь рассказать вам очень важные вещи и боюсь, что нас подслушают.
– Вряд ли нас могут подслушать. Видите ли в чем дело, для того, чтобы подслушать, нужно установить специальную аппаратуру, – начал он объяснять мне, как будто я не смотрю боевики, – а для этого нужно войти в квартиру.
– Не обязательно, – живо прервала его я, – микрофон в вентиляционное отверстие…
– Я продолжаю, – сказал Эрик, – так вот, у меня установлена такая сигнализация, которая реагирует даже на малейшее прикосновение ко всем дверям и стенам квартиры. То есть, поставить-то, может, им и удастся, но я обязательно об этом узнаю. И к тому же с чего вы решили, что за мной наблюдают?
– Ну, за тем, когда вы приходите, следить не надо, – усмехнулась я. – В восемь тридцать вы выходите из парадной утром, а в семнадцать тридцать входите в нее вечером, плюс минус три минуты. И так каждый день.
– Неужели? – удивился Эрик. – А я и не замечал.
– Но за вами обязательно должны наблюдать, чтобы знать, один вы возвращаетесь с работы или нет. Стало быть, они наблюдают из окна. Или из припаркованной машины.
– Постойте, мы еще не выяснили, что на меня кто-то воздействует, вы меня не убедили, а уже рассказываете про сговор…
– Так я же и хочу рассказать, а вы все время перебиваете! – я уже начала сердиться, потому что машина и правда была холодная и жесткая, и еще мне по-прежнему хотелось есть. – Мы ведь так и не успели поужинать.
– Все же я настаиваю, что в моей квартире нет подслушивающих и подсматривающих устройств, – упорствовал Эрик, – хотя бы потому, что если бы злоумышленники знали, что я не один в квартире, то не стали бы воздействовать на меня при свидетеле. Ведь в конце концов вы заметили платежку.
Он посмотрел на меня с чувством явного мужского превосходства – мол, вот я какой умный, а ты не смогла сообразить элементарные вещи.
– А если такой умный, – сварливо начала я, – то установил бы видеокамеру, она и сняла бы, как ты печатаешь платежки, а потом их сжигаешь. И вовсе незачем было меня звать!
Эрик выглядел таким смущенным, что мне стало его жаль.
– Действительно, – промямлил он, – как это я не догадался.
– Один – один! – весело крикнула я и соскочила с проклятой машины. – Идем ужинать!
И, раздирая зубами зверски пересохшего цыпленка, я поведала Эрику кое-что из записок Валентина Сергеевича о замечательном препарате и о принципе его действия, насколько я смогла это понять.
– Я, конечно, не химик, – задумчиво проговорил Эрик.
– Дело не в химии. В записках сказано, что когда препарат испытывали на добровольцах, то он срабатывал по-разному, в зависимости от индивидуальных особенностей человека. Люди, у которых и так были парапсихологические способности с помощью препарата могли сделать настолько больше, что это казалось чудом. А люди обычные просто угадывали карты Зеннера с меньшим количеством ошибок.
Я постаралась сказать это с максимальной уверенностью, потому что если бы Эрик усомнился и спросил меня, что это такое – карты Зеннера, то я бы имела бледный вид, ибо о Зеннере не имела ни малейшего представления. И что еще за карты – игральные, что ли?
– Пока оставим препарат в покое. Эти записки натолкнули меня на мысль, что над тобой кто-то осуществляет эксперимент, воздействует на твою психику.
Эрик изменился в лице. Еще бы, кому приятно узнать, что у тебе в голове хозяйничает кто-то посторонний, да еще и явно с преступными намерениями.
– Чужая воля, – пробормотал он.
– Слушай, не раскисай, – раздраженно прервала его я, – у меня тоже положеньице – не дай Бог, но я не опускаю руки.
Совместное сидение на стиральной машине очень сближает, потому что мы с Эриком после этого как-то незаметно перешли на «ты».
Далее я весьма подробно, с отступлениями и повторениями рассказала ему про Луизу, про Еремеева, про тетрадку и синий «форд», про итальянского актера Волонте и про то, как мы с Горацием нашли записки Валентина Сергеевича.