Чужая — я
Шрифт:
— Со школы. Но я бросал и честно держался до самого рождественского спектакля, — хмыкает он. — Или ты думаешь, у меня электрогитара и татуировка от образа жизни пай-мальчика?
— Ты же был футболистом, — припоминаю я награды в его комнате.
— Только из-за отца. Я это ненавидел. Просто привык все делать хорошо.
Когда я говорила, что недостаточно хорошо знаю Норта, я не думала, что настолько.
— Короче, — вздыхаю я и перевожу тему обратно. — Стеф, ты согласился?
— Да, — отвечает он.
Наконец, отталкивается от перил, оборачивается. По глазам
— Ты понимаешь, что Хопс намеревался обнародовать твою причастность к наркоторговле, если бы мы не согласились.
— Да, — все тем же тоном. — Шалтай, не трудись. Я все прекрасно понимаю. Но так или иначе с нашим отцом надо что-то решать, иначе он не даст жизни никому из нас теперь уже троих. Кстати, где твои оболтусы? Они в теме?
— Какие оболтусы?
— Вирхрастый и писака.
— Ты про Джея с Надин? Они со мной не общаются с самого спектакля.
— Серьезно? Ути-пути, какие нежные, — и сплевывает. — Ручки замарали — и в кусты. Звони им, брат.
Никогда не слышала такого приказного тона у Стефана. Но еще удивительнее, что Норт тотчас берет в руки телефон и набирает номер.
Еще раз: жизнь на сто восемьдесят за сутки? Легко.
Глава 24
— Что, прям взял и уволил? — возмущается Стефан, узнав о том, что Ларри отреагировал на мою просьбу о дополнительном выходном дне не совсем адекватно.
— Нет. Сначала наорал, — поясняю я с кислой улыбкой.
По пути на встречу с Айланом и главой его предвыборной кампании мы с Нортом, Стефом, Джейденом и Надин обсуждаем что угодно, но только не прошлые и будущие события. Да-да, вы не ослышались, когда мы скромно предложили поучаствовать в деле свержения диктатора нашим бравым журналистам, те согласились не задумываясь. На их временном отсутствии никто не заостряет внимания. Понятно, что их пренебрежение — всего лишь следствие эмоционального потрясения.
Вот и не трясем лишний раз.
— Эх и везет тебе на мудаков, Шалтай, — говорит Стеф, незаметно для Норта указывая пальцем на его спину.
— Я все вижу, — ровно отвечает он.
— Так и знал, что у тебя глаза на заднице.
— Ребят, я только что поняла, что по вам не скучала, — выплевывает Надин.
Я улыбаюсь, потому как точно знаю, что это не так. Перед тем, как сесть в машину этим утром, Надин посмотрела на меня, будто желая что-то сказать. Извиниться или признаться, что именно скучала на протяжении последнего месяца… Но она так и залезла в машину. Я не удивилась: за сантиментами нужно идти не к Надин. Кстати, в пути подвеска видавшего виды ягуара скрипела и стучала так же натужно, как нервы Норта.
— Купите уже себе машину, — пробормотал он, с трудом дотерпев с этой тирадой до пункта назначения.
— Как раз присматриваю. И это будет тачка получше
И только мы выползли гуськом на свет божий, как ослепли от сияния хромированных труб новехонького мотоцикла Стефа. Норт аж зубами скрипнул, заставив меня захохотать в голос. Высокие братские отношения — это про Фейрстахов.
Хопс на встречу не опаздывает, доказывая тем самым, что намерения у него самые что ни на есть серьезные. Глава его предвыборной кампании — интеллигентного вида немолодой тощий еврей в квадратных очках и с залысинами на висках. Он оглядывает нас цепким взглядом и первое, что выдает:
— Я так понимаю, младшая мисс Райт не присоединилась. Жаль.
— Не будем впутывать детей, — обрывает его Хопс, заслуживая мою отдельную благодарность.
— Посмотрим, — уклончиво отвечает тот.
— Он мне не нравится, — шепчу я на ухо Норту.
— Главы предвыборных кампаний — всегда козлы, которые никому не нравятся, — легко парирует тот.
— Что ж, — начинает Хопс. — Быть может, для начала чай? Кофе?
— Нет! — хором отвечаем мы с Нортом с отчетливым ужасом в голосе, чем вызываем у окружающих объяснимое недоумение.
— Что ж, — быстро берет себя в руки Хопс. — Давайте тогда сразу проясним некоторые моменты: если кто-то из здесь присутствующих сомневается в принятом решении или находится здесь не по доброй воле, он встает и уходит сейчас же. Потому что я вынужден требовать от вас максимальной откровенности, чтобы составить полноценную картину происходящего и понять, как это преподнести. Речь не только о предвыборной кампании. По роду моей деятельности у меня есть причины полагать, что Говард Фейрстах заслуживает куда более серьезного приговора, чем лишение его права быть избранным губернатором штата…
Он говорит что-то еще, но я уже не слушаю. Я смотрю только на застывшее каменной маской лицо Норта. Ему только что сказали, что его отца могут посадить. Наверное, людям, которые не знают Норта так хорошо, как я, неочевидно, насколько жестокая борьба идет внутри него в данную минуту. Мне почти физически больно за ним наблюдать. Но длится это не так уж и долго. В тот момент, когда Стефан начинает рассказ за всех присутствующих, повествуя о торговле наркотиками, начавшейся в день его совершеннолетия, я вижу, как рука Норта поворачивается ладонью вверх. Отвечая на приглашающий жест, я вкладываю в нее свою поверх наколотых воинственных пик. И мне странным образом становится спокойно, как никогда с момента падения.
Айлан слушает нас внимательно, вдумчиво, почти не перебивая. Еврей же до поры до времени и вовсе занимает исключительно наблюдательную позицию. По мере развития действий к рассказу подключаются все присутствующие. Мы действительно почти без утайки вываливаем на Айлана подробности. Но последний вопрос, который он задает нам, звучит закономерно и все же подобен выстрелу.
— Понимаю: это непросто. Но я должен знать, кто именно дернул рубильник, — говорит он, обводя нас взглядом и на одно и то же время задерживаясь на каждом.