Чужая жена – потемки
Шрифт:
– И что? Ты отдала их Вадику?!
– Отдала.
– Но зачем?! Зачем, помилуй господи?! Он же голожопым был до встречи с тобой, Женька!!! – заорал он и прикусил язык, как и она только что.
Сейчас она обо всем догадается. Догадается, что он время от времени наводил справки о ней и ее «избранниках». А значит, интересовался ею. А следовательно, и не остыл еще до конца.
Если сейчас она снова начнет жеманиться и намекать на это, решил Рыков, он отключит телефон и больше уже никогда, никогда ей не позвонит. И уж тем более не станет ею интересоваться.
– Был,
Машинку свою с откидным верхом Женька любила больше всего на свете, даже больше себя самой, кажется. При разводе с предыдущим (перед Вадиком) мужем она так вцепилась в эту машинку, так бесновалась и рыдала в суде, что муж – очень влиятельный и очень пожилой человек – оставил ей к машинке еще и квартирку в центре города.
Зря оставлял. Она все равно все профукала. Ох, и чудище!
– Зачем ты это все сделала, Жень? Зачем продала квартиру, зачем отдала деньги, машину?
Олег наконец насторожился. Не первый год он в органах, понимал, что такие щедрые подарки при разводах делаются только в качестве отступного.
– Куда ты вляпалась, Жень? – строго спросил он, хотя и давал сто раз себе зарок не влезать в ее бракоразводные разборки. – Что ты натворила?!
– Я?! Ты что, с ума сошел, да?! Ты же меня знаешь, я обидеть могу только бордюрный камень, наехав на него по неосторожности. Ну и… тебя еще. Незаслуженно, Олег! Ты простишь меня?!
– Почему ты своему Вадику отдала все, отвечай! – заорал на нее Рыков, поняв, что она уводит куда-то не туда этот важный разговор. – Ну! Или я сам у него спрошу!
– Не надо!!! Умоляю, нет!!! Ты не посмеешь!!! – взмолилась она с такой агрессивной силой, что он снова опешил.
Зачем же тогда она просила о звонке, если ей не нужна его помощь?
– Ты боишься за свою жизнь, Жень? Что случилось? Почему так? Ты боишься?
– И за свою жизнь, и за твою, и за маму твою, и за Аришу, – скороговоркой принялась причитать Женька, сделавшись похожей на раскудахтавшуюся курицу. – Это страшный человек! С ним тягаться сил ни у кого не хватит! Он… Он коронован, Олег!
– Он… что?!
– Он вор в законе! – с благоговейным ужасом поведала его бывшая жена.
– Вор, значит? В законе? – Он не выдержал и заржал, правда, ума у него хватило сделать это беззвучно.
Но Женька все равно поняла.
– Смеешься? – подозрительно притихла она и выдохнула: – Это хорошо, что смеешься. Это уже хорошо. Как ты живешь-то, Олег? Не женился?
– Ты же знаешь, зачем спрашиваешь?
Он вытер выступившие слезы полотенцем для рук, уловил неприятный кислый запах, исходивший от него, сморщился и швырнул полотенце на пол. Так он быстрее запустит его в стирку, а то все забывает и забывает. Совсем захирел без женщины его дом.
– Так чего ты хотела, Жень? Помощь моя тебе не нужна, вора в законе мы боимся, – он вновь хохотнул, теперь уже вслух. – Чего ты хотела-то?
– Я? – Она протяжно вздохнула и опять скороговоркой произнесла едва слышно коротенькую молитву. А потом… – Я хотела бы вернуться к тебе, Олег. Только не отвечай сразу, пожалуйста!!!
А он хотел ответить быстрым и категоричным – нет!
– И не думай, что мне некуда теперь идти и негде жить.
А он именно так и подумал!
– Меня зовут к себе и подруги, и мама твоя помощь свою предлагала. И вообще, у меня под Калугой квартира от бабушки осталась, и дом под Ижевском есть, от тетки. Не думай, пожалуйста, что я решила использовать тебя в качестве запасного аэродрома.
Он только что именно эту мысль и катал в голове.
– Я просто поняла… Поняла, что ты – самый лучший в моей жизни мужчина, Олег, – с чувственным напором закончила Женечка, вздохнула и добавила: – Во-о-от…
Он молчал, и она замолчала.
Он понимал, что ничего хорошего из этого не выйдет. Она, может, тоже об этом думала. Он рассеянно водил глазами по собственной кухне, где она когда-то хозяйничала. Вспоминал, как больно было ему касаться всех этих шкафов, чашек, вилок, тарелок после ее ухода. Клялся себе, что выживет, что не повторит такого больше никогда. Не позволит с собой сотворить подобное! Он лез в холодильник и замирал у открытой дверцы, забывая, зачем его открыл. Захлопывал сверкающую дверцу, прижимался к прохладному металлу лбом и клялся себе, клялся…
– Олег, почему ты молчишь? Ты против?
Он понимал, что во второй раз такой боли ему просто не пережить. Если это случится с ним еще раз, он просто-напросто сломается. Но…
Но, господи, как же плохо было ему все эти годы одному!!! Как тошно, противно, каким тускло-сизым казался каждый день. Серо-осклизлыми и бесконечными казались каждые сумерки. А утро, долгожданное утро после мучительной бессонной ночи никак не наступало, и все тут.
– Олег?.. – Голос Женечки тревожно подрагивал. – Олег, что?!
Он закатил глаза и обругал себя трижды, прежде чем обронить то, за что потом себя, возможно, еще не раз проклянет:
– Приезжай, Женька. Приезжай, я без тебя не могу, черт возьми…
Глава 10
Возвращение в город получилось скомканным и противным. Кузьмин совершенно не церемонился с ней и не подбирал выражений. Впихнул ее в машину, на заднее сиденье.
– Сиди и не вякай! – приказал он тоном, не терпящим возражений. – Если тебе приспичила нужда ментам сдаваться, сделаешь это в городе. По дороге не вздумай бузить. Если остановят, молчи. Я тебя не похищал, между прочим!
– Да? А что же ты со мной сделал? – огрызнулась Дина.
Ей почему-то до слез было обидно, что он так с ней разговаривает. Как с ничтожеством, в самом деле! С какой-то пожилой тетушкой, встретившейся ему по пути, у которой Кузьмин узнавал дорогу, он был до такой степени вежливым, что Дину едва не затошнило. А ей он второй час подряд грубит, рычит на нее и не смотрит почти в ее сторону.
Может, оно и к лучшему. Может и хорошо, что не смотрит. Смотреть на нее теперь – то еще удовольствие: волосы, как пакля, одета не пойми во что.