Чужая жена
Шрифт:
— Да. Мансууур, — захныкала она совсем жалобно, заставляя меня тут же завести мотор и помчаться к дому.
— Мне это совсем не нравиться! — Прорычал я, разозлившись на ее состояние. — Это ненормально! Ты выглядишь больной, как это может быть нормой? На следующей же неделе пойдешь к врачу! — Горячился я, наблюдая за тем, как она сжимает губы от боли, откинувшись на сиденье. Мы ехали уже около получаса, но облегчения от обезболивающих не было заметно, она все так же морщилась, все время меняя положение своего тела.
— Я уже тысячу раз была у врачей. От этого
— Черт! Почему лекарство не помогает? — Внутри меня все кипело, и я не понимал, почему. Никогда не отличался особой чувствительностью, но видеть, как больно Ангелку, было выше моих сил.
— О, поверь, оно помогает, еще как! Без него все было бы в разы хуже. Уж я-то знаю, — с какой-то горечью произнесла она. — Да и сейчас все стало намного терпимее, чем было вначале.
Куда уж хуже-то? И что она называет терпимостью? Скрючилась вся, бледная, дрожит от боли, накрыв руками низ живота. Черт! Знал бы, что ей станет так плохо, не стал бы дразнить, а сразу бы отвез домой!
Ожидая открытия автоматических ворот, с досадой заметил, как мне машет пожилой сосед, уже направляясь в сторону нашей машины.
— Что ж ты так не вовремя! — Ругнулся я, понимая, что не смогу его проигнорировать. — Ангелок, сможешь дойти?
— Конечно, смогу! Ты слишком остро реагируешь, мне и хуже бывало! — Выбираясь из машины, ответила она.
Это и беспокоит! То, что она считает такое состояние нормой!
С трудом выслушав соседа и пообещав помочь его внуку с подработкой в магазине, я, спустя бесконечно долгих пять минут, влетел в дом, беспокоясь, что Шехназ в таком состоянии могла и не дойти до кровати.
— Да как у тебя рука поднялась!? Попробуй только подойти еще раз к моему ребенку! — Я замер на пороге, услышав грозный голос жены, еще недавно срывающийся от боли. — Еще и наговорила ей Бог знает что! Разве для этого тебе ее доверили?! Ты же сама мать!
— Что я такого сделала, почему ты так раскричалась? Я — ее тетка! Ребенку нужна твердая рука! Брат и так ее распустил! А теперь еще и ты со своей показной заботой! Вырастет принцессой, кому она будет нужна? Девочек с пеленок нужно воспитывать в строгости. Хорошая порка еще никому не вредила!
Услышав сквозь перепалку детский плач, я быстро направился в сторону кухни, откуда, собственно, и доносились голоса. И застыл на пороге, оглядывая грязный пол, залитый томатным супом из разбитой тарелки. Шехназ приготовила его утром, перед приездом Дины, которую я попросил присмотреть за Асей в наше отсутствие. Дочь стояла, уткнувшись в колени Шехназ, горько плача и обнимая ее за ноги. Она была в одних своих любимых трусиках с русалкой в то время, как ее испачканные супом платье и колготы валялись неподалеку. Заметив явный след от шлепка на пухлой ягодичке, я, едва сдерживая себя, прорычал в сторону Шехназ.
— Возьми ребенка и выйди!
Вздрогнув от моего голоса, она обернулась ко мне, сверкая наполненными гневом и болью глазами.
— Надеюсь, ты скажешь своей сестре, что ей здесь больше не
— Иди в комнату, Шехназ! — Повторил я, слишком злой, чтобы терпеть ее неповиновение и приказной тон.
— Увижу тебя еще раз, такую порку устрою, что мало не покажется! — Прошипела она напоследок, наградив Дину убийственным взглядом и направляясь в сторону нашей спальни, шепча что-то успокаивающее на ухо моей всхлипывающей дочери.
23 глава
Когда, еле дотащившись до дома от скрутивших мое тело спазмах, я услышала крик Пироженки, то чуть с ума не сошла, испугавшись, что случилось что-то ужасное. Забыв о боли, тут же забежала на кухню, где и застала картину того, как сестра Мансура, не обращая внимание на плач, шлепает девочку по прикрытой одними трусиками попке. Что-то закричав, я оттолкнула Дину, тут прижимая плачущего ребенка к себе. В голове не укладывалось, как та могла ее ударить! Такую маленькую, хрупкую беззащитную! Как она только посмела дотронуться до Моей Белоснежки!
Если бы не зашедший вовремя Мансур, не знаю, что бы я сделала с золовкой за ее слова и действия!
Никогда я еще не была такой злой и так не жаждала крови обидчика.
Подхватив горько плачущую малышку на руки, направилась в спальню, стараясь не обращать внимания на свое собственное состояние. Боль все еще продолжала простреливать низ живота, но сейчас важнее всего было успокоить бедного испуганного ребенка.
— Все хорошо, моя сладкая. Тетя больше тебя не обидит. — Я попыталась усадить малышку на столик в ванной и умыть. Но Ася, вцепившись в мой платок, продолжала хныкать, не желая разжимать маленьких кулачков.
— Не бойся, малышка. Дай Шах снять платок, — продолжала я уговаривать ее ласковым голосом, что всегда помогало, стоило только девочке начать проявлять упрямство.
Развязав платок, я показала, что хочу избавиться от него, и она отпустила меня, немного отклоняясь, но все еще продолжая жалобно хныкать. Отбросив его прочь, я наклонилась к Пироженке, когда заметила ее покрасневшее и слегка припухшее бедро.
— Что это? — Спросила я, изо всех сил стараясь, чтобы мой голос звучал так же ласково и спокойно. Это не было следом от шлепка.
— Суп плолился и тетя ластлоилась, — шмыгнула она носиком, посмотрев на свою покрасневшую кожу и потирая покрасневшие от долгого плача глазки.
Расстроилась?! Я нахмурилась, не понимая, почему девочка не жалуется, не говорит, что тетка разозлилась и отшлепала ее?! Что это за слово такое — РАССТРОИЛАСЬ???
— И тетя тебя ударила? Ты сказала ей, что обожглась? — Рассматривая место ожога, как бы между прочим спросила я, стараясь не напугать Пироженку.
— Я плохо себя вела, лазлила суп, — горестно вздохнув, ответила малышка, введя меня в ступор. — Испачкалась и устлоила бесполядок. Я была плохой девочкой, — словно заученный текст выдала она.