Чужая жена

Скоулс Кэтрин

На глаза навернулись непрошеные слезы. Злость улетучилась, уступив место смятению и неопределенности. И леденящему страху. Что бы она ни сделала, что бы ни сказала, это будет иметь последствия длиной во всю оставшуюся жизнь. Пути обратно уже не будет.

Внезапно Маре пришло в голову: не проще ли просто забыть обо всем и сделать вид, будто ничего не случилось. Матильда писала, что они с Джоном больше никогда не увидятся; все, что их связывает, это одна-единственная ночь. Быть может, не стоит придавать значения тому, на что другие даже не обратили бы внимания?

Она точно знала, что если спросить об этом у деревенских женщин, те лишь посмеются над ее

горем. «Он вышвырнул тебя из дому? — спросят они. — Он дарит детей другим женщинам, отнимая их у тебя?» Возможно, они даже посоветуют ей потребовать, чтобы муж взял себе вторую жену, с которой можно было бы разделить домашние хлопоты.

Знала она также и то, что будь на ее месте кто-нибудь из «кенийских кумушек», проживающих в Хэппи Велли, «Долине Счастья», славящейся оргиями, в которых участвуют как одиночки, так и женатые пары, они, пожалуй, тоже не приняли бы измену Джона близко к сердцу.

Само собой, так было удобнее — все забыть и жить дальше.

Но «жить дальше» оказалось не так уж и просто. Мара стала сторониться задушевных разговоров с мужем, боясь, что выдаст себя.

Она без конца разглядывала себя в зеркале, пытаясь оценить свою внешность. Джон был ее первым мужчиной, она — его первой женщиной, и в ночь их свадьбы они были равны в своей неопытности. Теперь же Мару преследовала мысль о том, что ее мужу есть с кем ее сравнить.

Мара задавалась бесчисленными вопросами. Она была брюнеткой, у англичанки были русые волосы — быть может, Джона привлекла шелковистая нежность светлых волос? Быть может, оттого, что большую часть времени Мара проводила на солнце и ее кожа утратила белизну и упругость, Джон испытал желание к другой? Какие тайны таило в себе тело другой женщины?

Теперь, когда Джон прикасался к Маре, или тогда, когда, наоборот, и не думал этого делать, ей казалось, что ему хотелось бы, чтобы на ее месте была другая. Та, которая выглядит, будто ангел, а говорит, как королева…

Недели перетекали в месяцы, и Мара убедила себя в том, что понимает, почему муж изменил ей. Возможно, он воспринял ее отказ сопровождать его на сафари как личную обиду. Понятно ей стало и то, что, пусть Джон и выразил искреннее желание бросить охоту ради забавы, ее отвращение к его работе глубоко ранило его. Охота на крупных животных была тем, что получалось у него лучше всего. Кроме того, это занятие было напрямую связано с его учителем и наставником Рейнором. Прибавить к этому приходящий в упадок бизнес, денежные затруднения, изнуряющую работу, которой не видно конца…

Было отчего мужчине соблазниться теплом, смехом и восхищением красивой женщины…

Но, даже понимая все это, Мара была не в силах перебороть последствия его измены. Невысказанные слова, объятия, от которых она теперь уклонялась, — все это возводило между ними невидимую стену, по обе стороны которой было холодно и одиноко. Один день сменялся другим, и стена становилась все выше.

Теперь Мара и представить себе не могла, из-за чего эта стена может рухнуть и что может пробудить затухающие чувства.

Она лежала с краю кровати, прижав руки к телу, словно Джон находился не в тысяче миль отсюда, а рядом с ней. Тишину ночи будило то журчание неясных голосов, то скрип двери, то сдержанный кашель, то несдержанный смех. Это не были привычные звуки бушей — было слышно, что приют полон людей. Мара вспомнила, как когда-то они с Джоном могли только мечтать о том, чтобы жизнь в Рейнор-Лодж била ключом. Но теперь это не имело значения. Теперь уже ничего не имело значения.

Мара несколько раз переложила полушку, пытаясь унять

боль в затекшей шее. Усталость отступила. Но она все еще лежала вытянувшись в струнку и не могла уснуть. Мысли кружились в голове, словно жужжащий рой жадных и голодных насекомых, вылетевших на охоту с наступлением ночи.

6

Тупой настойчивый звук постепенно пробился в сознание Мары, отгоняя тревожные сновидения. Она оторвала голову от подушки. Из сада доносился гул голосов. За стеной спальни, откуда-то из кухни слышался звон посуды. Она села и посмотрела в окно. Двор был залит ярким светом. Уже давно рассвело.

Отбросив простыню, Мара вытащила конец сетки из-под матраса и спрыгнула с кровати. Схватив со столика часы, в ужасе уставилась на маленькие стрелки. Почти восемь часов. Как она умудрилась проспать, когда в приюте столько людей, которых следовало обслужить?

Она вбежала в ванную. Повернула горячий кран, подставила пальцы под струю воды и выдохнула с облегчением — вода была теплой. Мальчишка, отвечающий за растопку, сделал свое дело, даже несмотря на то, что ее не было рядом, чтобы проследить за ним.

Быстро ополоснувшись, Мара набросила рабочую одежду, вышла из комнаты и быстрым шагом пошла по коридору. Она чувствовала себя, словно незваный гость, проникший на чужую территорию. День начался без нее, и теперь ей нужно было найти способ незаметно влиться в дневную суету. Ей было страшно зайти в гостиную и предстать перед собравшимися там людьми. Из-за дверей не доносилось ни звука, и она с тревогой подумала, что, возможно, гости сидят в гнетущей тишине. Что, если им забыли подать завтрак? Или хаус-бои не принесли в рондавели горячей воды? Не предложили традиционного утреннего чая? Что, если те и вовсе до сих пор прохлаждаются в кроватях, раздумывая, вставать или не вставать?

Мара в нерешительности остановилась у дверей. Пожалуй, если прокрасться за барной стойкой, то, может быть, удастся пройти незамеченной. На другом конце гостиной она могла спрятаться за шторкой из бамбуковых палочек и понаблюдать за тем, что происходит в комнате, прежде чем объявиться самой. Она уже взялась за дверную ручку, когда взгляд ее упал на стоящий рядом столик. На нем все еще лежала ее шляпа — на том самом месте, куда Джон обычно клал свою.

Шляпа бваны мемсаиб.

Поколебавшись, Мара нахлобучила ее на голову, поправив поля. Затем застегнула кармашек на рубашке и заткнула конец ремня за петельки на штанах. Подняла подбородок повыше и, нахмурив брови, напустила на себя вид озабоченной делами особы. Затем распахнула дверь и широким шагом вошла в комнату.

Ей потребовалось несколько секунд, чтобы понять: помещение было почти пустым. В тишине шевелилась одинокая фигура. По рыжим кудрям она узнала Рули; он склонился над книгами, разложенными перед ним на столе. Стараясь не сбавлять шага, Мара смело направилась к нему. Вдруг ее внимание привлекло большое разноцветное пятно на серванте. Там стояла огромная ваза с цветами. На покрытых листьями ветках, срезанных с одного из кустов гибискуса, что росли вдоль веранды, развернулись, как граммофонные раструбы, ярко-красные цветы. Засмотревшись, Мара не сразу заметила, что пространство вокруг вазы выглядит непривычно пустым. И тут же едва не упала: с полок исчезла собранная еще Элис коллекция антикварных тарелок. Оглядевшись, Мара заметила и другие изменения: на баре лежала стопка белой одежды и незнакомая винтовка; трехногий табурет, обитый шкурой зебры, тоже был посторонней в приюте вещью. И наконец, в книжном шкафу не осталось ни одной книги.