Чужеземец
Шрифт:
Вот и всё. Это очень светлая, очень человечная история. Уверяю, всем понравится, вы станете популярны в обществе. Возможно, по мотивам ваших приключений будут поставлены телесериалы, мюзиклы, написаны романы. Досадно, конечно, что нарушен был карантин, но ничего же страшного не случилось. Никакого культурного воздействия. Вас там уже нет, вашей гражданской жены-ведьмы тоже. И на Объекте всё идёт как и раньше. А карантин блюдётся ещё строже.
— Скажите, — Алану даже весело стало от такой наглости, — а как в вашу светлую и человечную историю вписывается
«Лизун» пожевал губами.
— Да, — признал он, — мальчик, конечно, фактор неожиданный. Но и тут есть разные решения. Возможна изоляция в специальной клинике… возможна амнезия, не затрагивающая основ личности. Такие технологии применяются ещё с прошлого века.
В любом случае я могу гарантировать, что ни жизни, ни здоровью вашего… гм-м… сына ничего не грозит. Вы даже смогли бы видеться с ним, когда пожелаете…
— А почему вы думаете, что я произнесу весь тот дешёвый вздор про любовь и вдовушку? — усмехнулся Алан.
— Ну зачем же обязательно дешёвый? Придумайте что-нибудь более… утончённое. В конце концов, можно нанять хорошего литератора. За солидный гонорар многие бы маститые согласились. Разумеется, с подпиской о неразглашении. Но поймите главное — ваши тамошние драматические коллизии надо превратить в мелодраму.
Иначе драма случится и на Земле, и там, — тонкий палец коснулся обзорного экрана, изображающего серо-голубое яблоко Неотерры.
— Я отправился на Объект не вдовушек клеить, а Христа проповедовать, — Алану стало вдруг скучно. — И не собираюсь этого скрывать.
— Это было бы неправильным, необдуманным решением, — расстроено ответил китаец.
— С очень, очень неприятными последствиями. Для всей планеты в первую очередь. А во вторую — для вас… и для вашего мальчика…
Алан хотел было что-то сказать — но сзади послышался резкий стук. По всей видимости, кто-то настойчиво ломился в офис отдела безопасности.
— Господин Упманис… — кивнул Ли Сун молчаливому прибалту.
Постаревший киноэльф двинулся к двери. Открыл, что-то коротко и тихо спросил, потом голос его стал жёстче — но уже спустя пару секунд он был сметён мощной, разрушительной волной. Разрушительная волна ворвалась в помещение — и оказалась биологиней Джулией Мортон.
— Доктор Иолкин! Алан! — голос её был подобен ниагарскому водопаду. — Боже, вы живы! Значит, всё правда!
— Уважаемая, — повернулся к ней китаец, — это служебное помещение и присутствие посторонних лиц здесь неуместно. Попрошу вас выйти.
— Уж я-то Алану не посторонняя! — заявила Джулия и встала над китайцем, как медведица, защищающая потомство.
— Что вам здесь надо, Мортон? — вскочил со своего места Шевчук. — Извольте немедленно…
— Алан! — взревела Джулия, — тут ходят такие жуткие слухи. Будто с тобой хотят сделать нечто ужасное… чтобы скрыть нарушение карантина. Но вам, господа, не удастся заткнуть рты всему «Солярису»! Мы, исследовательский коллектив, выражаем протест! Мы уже послали почту на Землю… и
Гестаповцы! Чекисты! Инквизиторы! — проявила она немалые познания в истории.
Орала Джулия, глядя исключительно на Шевчука — видимо, полагала его главным гестапочекистом. Тот побагровел и схватил биологиню за локти, намереваясь вытолкнуть из комнаты.
— Не касайся меня, урод! — возгремела магистр Мортон. — Это сексуальное насилие!
Я сейчас же вызову своего адвоката, и ты сядешь!
— На электрический сту-ул… — тихо и мечтательно протянул Упманис, но никто, кроме Алана, его не услышал. Джулия Мортон, дочь скандально известного сенатора Мортона, умела быть громкой. Яблочко от яблони…
— Юля, не волнуйся, — попробовал прокричаться сквозь её вопли Алан. — Со мной всё в порядке… пока. Никто меня не режет и не пытает. Я думаю, что и с мальчиком, которого я привёз с планеты, ничего не случится. Общественность не допустит. А теперь иди, Юля, иди. Обещаю — мы вскоре встретимся.
Когда за громокипящей Джулией наконец закрылась дверь, китаец внимательно поглядел на Алана.
— Вы даёте весьма опрометчивые обещания, доктор Ёлкин, — грустно сообщил он.
Ему, похоже, действительно было неловко.
18
На «Солярисе» и карцера-то не нашлось — не додумали проектировщики, ох, не додумали. Правда, бокс медицинского отсека вполне подходил на эту роль.
Стандартная койка, стандартный столик у окна, окно — плёночный компьютерный экран — показывает земные пейзажи. Сосновый бор — правда, почему-то без медведей, минут через десять — морской берег, солнце, песок, пальмы вдалеке.
Затем — степь, снятая, очевидно, с вертолёта — лазоревый травяной океан, ветер гнёт высокие стебли — и кажется, что прокатываются настоящие волны. Спустя полчаса всё повторялось.
Алан лежал, не раздеваясь. Ничего не хотелось делать, каждое движение давалось с трудом, и труд этот был скорее умственным — мозг ленился посылать команды мышцам. Видимо, ему и впрямь слишком много всего вкололи.
Даже есть — и то не слишком хотелось. Ужин, принесённый хмурым латиносом Жоаном, он, конечно, не проигнорировал, но с рычанием не набросился. Да и не слишком вкусно оказалось. Понятное дело — не членистоногие мирхайзи, которые так полюбились Гармаю, но и не деликатесы венских ресторанов. Стандартная пищевая паста-концентрат…
Гармай… В желудке точно ледяной ком вырос. Что они сделают с мальчиком? Мозг услужливо развернул целый веер ответов — один другого хуже.
Ясно было одно — судьба Гармая абсолютно не зависит от той версии, что прокрутят мировому сообществу. Правда ли о неудачном апостольстве, сладкая ли сказка об объятиях сочной вдовушки-ведьмы — а мальчишка получается явно лишним.
Нет, здесь, на «Солярисе» к нему и пальцем не прикоснутся. Отправят на Землю, возможно, и с некоторым комфортом. А вот уже там… первым делом — в больницу.