Чужеземец

Каплан Виталий Маркович

То, что посмертные Нижние Поля — это, оказывается, не навсегда, поразило кузнеца в самое сердце. Значит, когда-нибудь — пускай этого часа придётся ждать долго-долго — он вновь обнимет свою жену? И они всегда будут вместе — там, в небесных садах? Сперва это показалось ему полным безумием, потом — светлой мечтой, что-то вроде хорошего сна, в котором ты — маленький и счастливый. А потом… потом с ним что-то случилось. «А ведь дело говоришь, — выдохнул он. — Так и должно быть… нельзя, чтобы оно как раньше…» Недели за три Ихиари созрел для крещения, и Алан крестил их с дочкой — вдали от города, в небольшом ручье,

вытекающем из родника в заповедной кедровой роще.

Кедрами эти деревья можно было назвать с очень большой условностью, но как-то же их называть нужно. Филологическое нутро Алана тосковало без точных наименований.

Место было удобно своей безлюдностью. Роща, согласно местным поверьям, служила обиталищем всякой нечисти — горным кошкам-оборотням, подземным карликам-иилисти, да и беглые с Нижних Полей души сюда наведывались в поисках тёплой крови… очень нерациональное поведение, учитывая безлюдность здешних мест.

Всю ночь перед этим Алан молился — было попросту страшно. Да, конечно, он всё продумал давным-давно. Да, знал — это нужно Господу и Господь не оставит, поддержит. Но всё же груз ответственности представлялся ему многотонной глыбой, висящей на тонкой верёвочке… вот-вот оборвётся и раздавит в плоский блин. Ну да, крестить можно — это единственное Таинство, которое вправе совершать мирянин. Но дальше-то как? Кто будет воцерковлять крещённых им людей? Какое же крещение без миропомазания? А причащать? А исповедовать? Насколько легче было бы тут вдвоём с отцом Александром… а ещё лучше — с целой миссионерской экспедицией…

Приходилось напоминать себе, что именно для того всё и затеяно, что иначе нельзя, что надо открыть Господу хоть какую-то щёлочку в этот мир, предложить себя как канал — узкий, извилистый, заилившийся, но другого-то нет… Потом он поражался собственной гордыне — здорово он решил за Бога, как Тому действовать.

Точно Бог не властен над этой планетой точно так же, как и над всей вселенной… точно Ему надо помогать и даже подсказывать пути…

Шарахаясь от этого соблазна, он тут же, словно в паутину, влипал в другой.

Ощущать себя орудием Божиим… Как это было здорово… думать, что тебя ведут, что в случае чего подстрахуют, и можно не напрягаться, можно выкинуть сомнения и колебания — ведь если ты орудие, то тебя применят именно так, как нужно, от тебя ничего уже не зависит…

Выбраться из этой паутины было трудно, и многочасовые повторы молитвенных последований мало тому способствовали. К утру он всё же сумел взять себя в руки и успокоился простой мыслью — делай что должен и будь что будет.

Он и делал, что должен. И страшно стало лишь когда свежекрещённая Миугмах, поглаживая загодя вырезанный Аланом деревянный крестик, доверительно шепнула ему в ухо:

— Дядя Аалану, а как того мальчика звать? И куда он ушёл?

— К-какого м-мальчика? — не понял Алан.

— Ну, высокий такой, — терпеливо объяснила девочка. — В белом плаще, а глаза голубые. Он же тут только что стоял, и меня по голове погладил… так щекотно. И ягоду дал большую… Сладкая… Я ещё такую хочу. А теперь убежал куда-то…

Вот так… Алан ошарашено кивнул, как-то отболтался от девчонки и накрепко запретил себе об этом думать. Пускай Бог знает, кто это был… кого Он посылал… и Он ли…

На следующее утро пришёл колдун.

Внешне — ничего выдающегося. Не старый ещё дядька, но весь какой-то пожёванный, с морщинистым, аккуратно выбритым лицом, в чистом, но явно бывшем в употреблении хитоне. Увидев такого на Земле, Алан принял бы его за навсегда завязавшего алкоголика.

— Здравствуй, Ихиари, — коротко бросил он оторопевшему кузнецу и, не спрашивая позволения, прошёл в кузню.

Ихиари мелко семенил вслед. Невооружённым глазом было видно, как этот здоровяк боится.

— Господин Алан, насколько я понимаю? — вошедший бросил взгляд на Алана, старательно раздувавшего мехи. Удивительно, но это был первый, кто правильно произнёс его имя, без растяжения гласных, на местный манер.

— Да, это я, — Алан выпрямился. Визитёр ему определённо не нравился. — Могу ли я узнать твоё имя, уважаемый?

Уважаемый промолчал. Вместо него подал голос кузнец:

— Его зовут Ирмааладу, господин. Он человек ведающий… В городе его все знают…

— Да, — бесстрастно кивнул ведающий Ирмааладу, — меня тут все знают. И я всех знаю… кроме некоторых. Мне надо поговорить с тобой, Алан. Не здесь. Пойдём на улицу.

Алан вопросительно мигнул кузнецу — соглашаться ли? Всё это было как-то неправильно, не по-местному. Казалось, он смотрит исторический фильм «Бандиты XX века». Во всяком случае, загадочный Ирмааладу вёл себя именно как старинный бандит мелкого пошиба.

Ихиари отчаянно закивал. Всем своим видом выражая, что с такими людьми ругаться не стоит.

Утреннее солнце уже довольно высоко поднялось над горизонтом, заливая окрестности пока ещё золотистым светом — к полудню он сменится одуряющим белым жаром. Кричали в кустах птицы, визжали дети, плескавшиеся в канаве… Всё было как в песенке — «городок провинциальный, летняя жара».

— Ну и о чём ты хотел поговорить со мной, уважаемый Ирмааладу? — остановившись, спросил Алан. Такому визитёру нужно с самого начала показать, что кем бы он ни был, ползать перед ним на брюхе никто не собирается. А всё-таки, кто он? Как его отрекомендовал кузнец? «Ведающий». Чем ведающий? Или что?

— Не здесь, — бросил через плечо Ирмааладу. — Пошли, путь недалёк.

— Стоп-стоп, — оборвал его Алан. — Я не привык ходить непонятно за кем как собачка… — он замялся. Собак здесь держали, но исключительно сторожевых — дома охранять, отары. Ни за кем собаки тут не ходили, так что идиома грозила остаться не понятой. — Сперва я хотел бы знать, кто ты, уважаемый, какого рода у тебя ко мне дело и куда ты меня ведёшь. Потому как люди с добрыми намерениями не отказываются назвать себя и оказывают уважение хозяину дома, куда входят. Или ты птица столь высокого полёта, что на тебя не распространяются приличия?

— Давай не будем терять времени на глупости, — ничуть не смутившись, отозвался Ирмааладу. — Ты не высокородный господин, чтобы я проявлял к тебе знаки почтения, и попусту имя своё не называю, поскольку нужды в том не было. Веду я тебя в тихое место, где мы могли бы побеседовать без посторонних глаз и ушей, и там уж я сообщу о деле. Если же ты считаешь меня разбойником, который заманивает простачка с целью ограбить — то успокойся. Во-первых, грабить у тебя нечего, денег ты с собой не носишь, а те деньги, что где-то спрятаны — несерьёзные.