Шрифт:
Я бежал сквозь дождевую завесу вниз по склону Оленьего Рога с мальчиком на руках. Зеленые молнии сверкали между деревьями. Молнии над Оленьим Рогом — дело вполне привычное, но эти были нечто совсем иное. Бесшумно прорезая облака, они пролетали низко, обшаривая ущелья, поросшие кустарником, и влажные долины, наполненные ежевикой и ядовитым плющом. Тонкие, зеленые, голодные змеи, они словно кого-то искали.
Я знаю, они искали мальчика, с которого все это началось.
Он заглядывал мне в лицо, прильнув к моей куртке, точно лемур, в то время как я опрометью бежал вниз по склону. Глаза у него были цвета меди.
— Зачем хочут нас убить?
— Не бойся, — говорил я и все бежал и бежал, преследуемый зеленой молнией.
В эту историю я оказался втянутым благодаря доктору Каллендеру, окружному инспектору здравоохранения. Меня зовут Хэнк Темпл, я редактор, владелец, очеркист, репортер и наборщик газеты «Известия Ньюхейла», выходящей в Ньюхейле и обслуживающей весь окружающий его горный район. С доктором Каллендером и шерифом Эдом Беттсом мы старые друзья. Однажды жарким июльским утром у меня зазвонил телефон. Звонил доктор, который говорил таким голосом, как будто был чем-то ошеломлен.
— Хэнк? — сказал он. — Я в больнице. Не хочешь ли забежать сюда на минутку?
— А кто ранен?
— Никто. Просто я подумал, что кое-что может заинтересовать тебя.
Доктор был осторожен, потому что все, что говорится по телефону в Ньюхейле, становится общественным достоянием. Но в его голосе звучала такая тревога, что у меня побежали мурашки по спине.
— Конечно, зайду, — сказал я. — Прямо сейчас.
Ньюхейл — маленький высокогорный городок. Он расположен в верхней долине Аппалачей и представляет собой беспорядочное скопление старых красных кирпичных зданий с арками на тонких деревянных столбах и новых каркасных домов, скучившихся вокруг приземистого здания местного муниципалитета. Город делится пополам горной рекой. Сыромятня, мельница да кое-какие шахты поблизости — вот главные достижения местной промышленности. Линия гор тянется от хребта Танкхэннок на востоке и уходит вверх к Козьему Холму на западе. Над всем господствует Олений Рог, окутанный туманом облаков.
Ни больших денег, ни хоть какой-то славы невозможно добиться в Ньюхейле, но были причины, заставляющие меня жить здесь. Девушка, на которой я хотел жениться, не могла понять их, ведь довольно трудно объяснить женщине, почему вы предпочитаете шесть полос газеты маленького городка, принадлежащих вам лично, объемистой «Нью-Йорк Таймс», где вы всего лишь сотрудник. Я оставил всякие попытки ее убедить, и она вышла замуж за одного типа в сером фланелевом костюме, и теперь всякий раз, когда я берусь за удочку или охотничье ружье, я радуюсь за нее.
Больница у нас солиднее, чем можно было бы ожидать, потому что она обслуживает почти весь округ, расположена больница на вершине Козьего Холма, достаточно далеко от сыромятни, и представляет собой старое здание с двумя флигелями, пристроенными позже. Я застал доктора Каллендера в его кабинете с Боссертом. Джим Боссерт — постоянный практикующий врач больницы, молодой парень, который, как говорится в старой пословице, знает больше, чем может стащить осел. В то утро он выглядел так, как будто не был уверен, как его зовут.
— Вчера, — сообщил доктор, — одна из девиц Тэйта принесла своего ребенка, маленького мальчонку. Меня не было, я проверял колодцы около Пайнкреста. Но я его видел раньше. Очень симпатичный парнишка.
— Развитый, — сказал Боссерт, нервничая. — Слишком развитый для своих лет. И физически тоже. Отличная мускулатура. А цвет кожи…
— Что же в нем особенного? — спросил я.
— Что-то странное. Сам не понимаю. Парнишка выглядел так, словно его пропустили через мясорубку. Его мать сказала, что другие ребята напали на него и избили и что он не вставал с постели несколько дней, так что она решила отнести его к нам. Ей самой-то от силы девятнадцать. Я сделал рентген.
Боссерт взял со стола два снимка и сунул мне. Руки его дрожали.
— Я сам себе не поверил. Подождал Каллендера, чтоб он тоже взглянул.
Я посмотрел на снимки. Они изображали маленький хрупкий скелет и обычные контуры внутренних органов, и только после того, как я вгляделся как следует, я заметил в них нечто необычное. Во-первых, было слишком мало ребер. Сочленения суставов выглядели странно Даже на мой взгляд профана, а сами органы были безнадежно перепутаны.
— Некоторые органы, — сказал доктор, — мы не можем даже определить. Среди них есть такие, которых мы никогда раньше не видели и о которых понятия не имеем.
— И все-таки ребенок с виду вполне нормальный, — сказал Боссерт. — И исключительно здоровый. Он должен был получить серьезные повреждения после этого избиения, а он только чуть-чуть прихворнул. Тело у него, должно быть, гибкое и упругое, как стальная пружина.
Я положил снимки обратно на стол.
— Но ведь существует обширная литература по анатомическим аномалиям.
— О, да, — ответил доктор. — Двойные сердца, перевернутые желудки, лишние руки, ноги, головы — почти любое отклонение, какое только может прийти на ум. Но не такое, — он склонился над снимками и постучал по ним пальцами. — Это не отклонение от чего-то. Это нечто отличное от всего. И это еще не все.
Он придвинул ко мне микроскоп.
— Вот, Хэнк. Образец крови. Джим пытался определить группу. Мы не смогли. Такой группы не существует.
Я уставился на них. Их лица горели, глаза сверкали, они дрожали от возбуждения, и внезапно до меня тоже дошло.
— Постойте-ка, — сказал я. — Вы хотите мне сказать…
— Это нечто, — сказал доктор Каллендер, — нечто такое…
Он тряхнул головой. Я увидел в его глазах отблеск славы. Я увидел, что Каллендер стал десяти футов ростом и стоит на пьедестале из медицинских журналов. Я увидел, как он обращается к затаившей дыхание аудитории. То же самое я прочитал в глазах Боссерта.
У меня были свои планы на этот счет. «Известия Ньюхейла», внезапно прославившиеся среди всех газет, и некий Генри Темпл, со скромным достоинством отвешивающий поклоны при вручении ему Пулитцеровскои премии за журналистику.
— Здорово, — сказал Боссерт. — Ведь этот мальчишка не урод. Он — нечто новое. Это какая-то мутация. Почти новый вид. Одна только группа крови…
Кое-что пришло мне в голову, и я перебил его.
— Послушайте, — сказал я. — Вы уверены, что не допустили ошибки или чего-то в этом роде? Как же может кровь мальчика так сильно отличаться от крови его матери? — Я поискал подходящее слово. — Несовместимость. Он не мог бы родиться.