Чужие миры
Шрифт:
Почему озеро — гиблое?
Так там ни одна рыбина не живет, ни одна живность. И вода там гадкая, невкусная... озеро прозрачное, чистое, но туда никто не ходит. Ни купаться — гадости нахлебаешься, ни рыбачить, ни...
Ганц понял, что их интересует не озеро. Скорее всего.
Глубокое оно?
Нет, не особенно. Чистое, вода аж голубоватая, но глубина небольшая. Есть провалы, конечно...
Овраг?
Гадкое место, гиблое. Глинистая почва, в дождь пластами оседает, завалит — крикнуть не успеешь! Уж сколько раз
Правильно.
Потому там и зверье не живет, и не растет ничего толкового. Опасно, конечно. Если что — оно впереди собаку пустят. Волчок... да, потому такое и имя. Так делают.
Когда сука течная, ее могут отпустить в лес. И ни разу не бывало, чтобы волки ее порвали. А кто уж там отец... может, и волк.
Серый Волчок глядел желтыми глазами. И уши у него, кстати, стояли торчком. Прижать их к голове, как делают собаки, он не мог, только хвост поджал. Он тоже не был в восторге от предстоящего. Но — человек приказал, и собаке оставалось лишь подчиниться.
С оврага и начали, благо, тот был поближе...
Только увидев этот овраг, Ганц понял, за что его прозывают Черным. И похуже бы прозвать стоило! Может, ле
том он выглядел получше, когда здесь росла трава, зеленел папоротник, вносили свою лепту деревья...
Может быть.
А сейчас, на пороге зимы, почва, негусто присыпанная осенней листвой, казалась грязной и ржавой. Словно на 'нее кровь пролилась...
Торчащие пучки высохшей травы, беспомощно выломавшиеся из земли корни, цепляющиеся за склоны деревья, комья вывороченной глины, жирно поблескивающие на изломах...
Где-то на дне журчало — кажется, там бежал ручеек. Но Ганцу даже видеть его не хотелось.
— Смотри...
Варош с силой топнул по краю обрыва. И тут же отступил на шаг назад.
Секунд пятнадцать ничего не происходило. А потом толстый пласт глины попросту сполз вниз.
Ганц невольно поежился.
— Так завалит — и концов не найдешь...
— Оно верно. Только если тут тело прятали...
– Да?
— Абы где не спустишься. И не поднимешься... опять же, не на себе тащить тело надо, это лошадь, а она по бурелому не пройдет...
Варош объяснял. Ганц внимательно слушал. Выходило так, что удобных мест всего четыре. А их проверить намного легче.
Но какое ж жуткое место!
Даже городские трущобы были приятнее! Там все понятно, край — тебя попросту прирежут, да и в канаву скинут. А тут словно стоит кто за плечом, и шепчет, и смотрит, и касается шеи холодными пальцами... бррррр!
Ганц поежился и пошел за своим провожатым.
Им повезло с третьим местом.
Не то, чтобы повезло целенаправленно, обыскать они его не успели, осмотреть тоже, просто завыл Волчок. Глухо, утробно, как волки воют...
Варош посмотрел на собаку, ругнулся — и принялся доставать веревку, лопату...
— Ты, господин, постоишь здесь.
– А...
— А я спущусь к собаке, посмотрю, что там у него. Если завалит, постарайся меня вытащить.
— Вытащу, — твердо пообещал Ганц. — Но лучше сам спущусь.
— Ты не сможешь. Сноровки у тебя нужной нет.
Ганц пожал плечами.
— Ты эти места лучше знаешь, верно. Так и помочь лучше сможешь. А сноровка... вроде как не слепой, не дурной, на рожон переть не буду.
Варош задумался. А потом протянул Ганцу веревку.
— Вокруг пояса обвязывайся. Если что — не брошу. Слово даю.
Ганц поверил.
Сказано было увесисто, куда там иным благородным. Этот — не бросит.
Как Ганц спускался — лучше не думать. Этот кошмар ему еще долго будет по ночам сниться. И просыпаться Ганц будет с криком ужаса. Страшно...
В разных переделках он бывал, жизнью рисковал, но было в этом овраге нечто такое... подсердечное, подсознательно жуткое, отвращающее... бррр! Он словно липкими щупальцами проникал под одежду, промораживал, выпивал силы, затягивал, заставлял остаться...
Перебьется!!!
Пару раз Ганц повисал на веревке, однажды его чуть не завалило... до самого дна спускаться не потребовалось. До половины пути.
Атам...
Выворотень.
Так в деревнях называется, когда дерево во время урагана с корнем вывернуло. Яма образовалась...
Вот там и выл Волчок. Сидел, поскуливал, далеко не отходил...
Ганцу и лезть далеко не потребовалось. Только чуть копнуть — и увидеть прядь волос. Сейчас грязную, страшную, а когда-то наверняка светлую. И ленту.
Выцветшую, но все еще остающуюся в волосах, тоже чудовищно грязных....
Он нашел Ликсу.
Оставалось разобраться, что теперь делать с этой находкой.
В охотничий домик Леруа по понятным причинам сообщать не стали.
Варош и Ганц шли по лесу, придавленные зловещей находкой. Но охотник не утерпел первым. Понятно, ему здесь жить, его это в первую очередь касается.
— Что теперь-то будет? А, господин?
— Ничего хорошего, — предрек Ганц. — Тело надо извлечь, разобраться, от чего она умерла... ну и с Леруа разговаривать.
— Так и будут они откровенничать...
— С нами не будут, с другими поговорят. На любого управа найдется.
Варош покосился недоверчиво, но промолчал. Заговорил он минут через двадцать.
— Ликса хорошей девушкой была. Хоть и случалось у нее... случалось. А все одно — правильная она была девка. Марька тоже... если сын посватается — слова не скажу.
Ганц промолчал.
А что тут скажешь? да> хорошая? Пусть сватается? Это при том, что он девушек первый раз в жизни видел, а одну вообще — трупом?