Чужое сердце

Градова Ирина

– Но это же не впервые случилось, верно? – уточнила я.

Елена избегала смотреть мне в глаза: очевидно, ей было стыдно из-за того, что приходится вываливать всю подноготную малознакомому человеку. Тем не менее она честно ответила:

– Нет, не впервые, но раньше Сергей не поднимал руку на сына в моем присутствии. Когда он ударил меня в первый раз, я собрала вещи и хотела уходить. Видели бы вы, Агния, как он умолял меня остаться – даже на коленях стоял, просил подумать о сыне. Вот я и подумала – без отца ведь ребенку плохо! Это, наверное, была моя самая большая ошибка, надо было уйти прямо тогда, но идти-то особенно некуда. Я ведь иногородняя, а квартира принадлежала мужу. Я даже маму перевезла, он не возражал, и в случае моего ухода мы втроем практически остались бы на

улице! Не скажу, что Сергей часто поднимал на меня руку – так, время от времени. Он занимал довольно высокую должность в международной компании – мы ведь и познакомились на переговорах, где я присутствовала в качестве переводчика. Сергею приходилось нелегко – работа под сильным прессингом, материальная ответственность и все такое. Все свои неприятности и неудачи он срывал на мне, хотя, когда дела шли хорошо, он вел себя безупречно. Представляете, мои друзья всерьез считали, что мне здорово повезло «отхватить» такого мужа, как Сергей! Они не знали, что творится за дверями нашей квартиры, ведь муж делал все, чтобы создать видимость благополучия. Он никогда не бил по лицу, старался не оставлять следов. Но Владик стал последней каплей, и я поняла, что больше не смогу подвергать ребенка такой опасности: если спустить все на тормозах, то впоследствии остановить Сергея вовремя может не получиться! Я пригрозила ему, что напишу заявление в милицию, и на этот раз муж меня правильно понял. Он ушел, оставив нам квартиру. Потом он пытался отсудить ее, но, так как нам с сыном полагалась большая часть, отступился. Тут немалую роль сыграла сама судья, которая пристыдила Сергея за его крохоборство, ведь он – состоятельный человек и владеет не одной квартирой. Позже Сергей угрожал отобрать у меня Владика, но потом, к счастью, отказался от этой мысли. В общем, он оставил нас в покое, и я так радовалась, что мечтала больше никогда не видеть его, вы можете меня понять, Агния?!

Я могла. Господи, да я прекрасно понимала эту женщину. У меня у самой с первым браком все складывалось не очень хорошо, но Славка никогда в жизни не позволял себе поднимать руку на меня или сына. В сущности, мой бывший – неплохой человек, и теперь он наконец нашел свое место в жизни, хоть и не со мной. Зато теперь, пожалуй, мы общаемся лучше, чем во время брака, и Дэн постепенно оттаял, увидев, что небезразличен отцу. Нет, моя собственная ситуация не идет ни в какое сравнение с тем, что пришлось пережить Елене!

– Вы думаете, это необходимо? – прервала она мои невеселые мысли. – Ну, разыскать Сергея?

– Мне бы очень хотелось, чтобы этого делать не пришлось, – ответила я. – И все же, на всякий случай, считаю, что его стоит найти, ведь отец должен знать, что происходит с его ребенком.

– Знаете, с тех пор он ни разу не пытался навестить Владика, – вздохнула Елена. – Правда, раз в год все-таки звонит – на его день рождения.

– Значит, вы сможете его найти?

– Если вы полагаете, что это необходимо, – да. Но мне не хотелось бы общаться с ним!

– Не волнуйтесь, Елена, мы все возьмем на себя. В конце концов, от Сергея всего лишь требуется сдать анализы. Скорее всего, мы перестраховываемся, но лучше, как говорится, перебдеть, чем недобдеть.

У меня еще не закончились вопросы из списка, оговоренного с Лицкявичусом, когда он сам вышел из палаты Владика. Выглядел глава ОМР озадаченным.

– Узнали что-то важное? – спросила я с надеждой.

– Так, – пробормотал он, – кое-что.

– Что Владик вам рассказал? – подалась вперед Елена. – Он отказался говорить со мной, так почему же с вами... Что вы выяснили?

Лицкявичус поглядел на женщину, словно раздумывая, какой именно долей информации может с ней поделиться.

– В общем, – произнес он наконец, – по крайней мере, один вопрос снят – насчет того, почему Лавровский был доставлен в больницу в удовлетворительном состоянии, а ваш сын – в тяжелом.

– И почему же? – нетерпеливо спросила я.

– Потому что он сбежал.

– Сбежал?! – почти одновременно воскликнули мы с Еленой. – Откуда сбежал?

– Вот в этом-то и вся загвоздка, – покачал головой Лицкявичус. –

Он не знает. Говорит, что лежал в больничной палате. Врачи к нему относились хорошо, но их мальчик помнит плохо, потому что почти все время спал. Потом он сообразил, что таблетки, которые приносит медсестра, скорее всего, и являются причиной такого тумана в голове и сонного состояния. Мальчик поначалу ничего не подозревал, так как его убедили в том, что он болен и что ему сделали операцию, но скоро отпустят домой. Тем не менее как он ни просил позвать маму или бабушку, ему неизменно говорили, что это невозможно и что придется подождать. В конце концов парень сообразил, что дело, должно быть, нечисто. Он перестал принимать пилюли, хотя медсестра зорко следила за тем, чтобы он это делал. Но ваш сын, Елена, умен не по годам: он прятал таблетку за щеку, а потом засовывал под матрас. Через несколько дней он улучил момент и выскользнул из палаты.

– Значит, все происходило все-таки в больнице? – спросила я.

– Никаких сомнений, – подтвердил глава ОМР. – Но мальчик не может объяснить, что это за больница и где она находится. Уйти ему удалось без проблем – никто даже не попытался его задержать. Правда, дело происходило под утро, поэтому, возможно, он так легко сбежал. Однако то, что нашли его за пределами города, позволяет предположить, что и больница расположена не в самом Питере. Прежде чем попасть на ту остановку, где его нашли, ваш сын, Елена, успел прокатиться на нескольких маршрутах. У него не было денег, поэтому он садился в первый попавшийся автобус и боялся спросить, куда он идет. Народ у нас «чуткий» до невозможности: никому, включая кондукторов, и в голову не пришло выяснить, что случилось с ребенком, который почему-то путешествует в тапочках, да и вообще выглядит не лучшим образом. Мальчику надо было свалиться посреди толпы, чтобы на него наконец обратили внимание!

– Боже мой, какой ужас! – простонала Елена. – Почему это произошло? Почему именно с Владиком?

Тот же вопрос задавала и мать Толика Лавровского: почему именно с ее сыном? Наверное, отцы и матери всех похищенных детей задают этот вопрос и себе, и окружающим, но в большинстве случаев ответ либо так и остается неизвестным, либо никак не способен удовлетворить убитых горем родителей.

– Мы попытаемся это выяснить, – пообещал Лицкявичус.

В машине мы вернулись к нашему с Еленой разговору. Я рассказала ему о том, что узнала, включая информацию о муже и медицинском осмотре Владика накануне похищения.

– Надо тряхануть поликлинику, – задумчиво сказал Лицкявичус. – У меня создается впечатление, что эти дети были похищены не случайно.

– Вы серьезно? – переспросила я. – Потому что мне, честно говоря, тоже так кажется. Во-первых, детей вернули – это удивительно и не укладывается в рамки большинства дел о краже органов. Во-вторых, и это самое главное, у них удалили всего один орган или его часть, а не выпотрошили, как, если верить Карпухину, обычно происходит. Это наводит на определенные мысли.

Лицкявичус закивал в подтверждение моих слов.

– Если «наводчик» в поликлинике, то мы непременно это выясним – надо только взять за жабры всех врачей, которых посещал Красин. Но есть неувязочка: Лавровские тоже незадолго до похищения водили сына на ежегодный осмотр, но они и Красин приписаны к разным поликлиникам, так как проживают в противоположных концах города!

– Может, дело не в самих поликлиниках? – предположила я. – Врачи сейчас совмещают работу сразу в нескольких местах...

– Я об этом думал, – согласился Лицкявичус. – Этим займется Карпухин, возможно, подключим Павла. А Никите придется перелопатить информацию по всем клиникам в Питере и за городом на предмет наличия оборудования для трансплантации и вообще возможности проведения таких операций: не может быть, чтобы в больнице проводили трансплантации, и об этом никто не знал. Я боялся, что это могло происходить в каком-нибудь доме или другом жилом помещении, переоборудованном под операционную, – в этом случае обнаружить его было бы практически невозможно. Однако мальчик утверждает, что находился именно в больнице, и у меня нет оснований ему не доверять.