Чужое
Шрифт:
– Парикмахеров среди наших нет. Вроде…
– Нет?
– Дух, – решился, наконец, Шилов, – мы к тебе, собственно, по делу.
– Да какие у вас дела могут быть? – удивился Дух и выпустил дым Шилову в лицо: – У вас дел не может быть по определению, кроме геликоптера вашего дурацкого, но ведь ты, Шилов, я знаю, на нем не летаешь. А вот вчера, например, у леса на западе из земли оружие поперло: винтовки, гранаты, даже гранатомет один выплюнуло – кто это все убирал? Дух! Протянул ему руку помощи кто? Хренушки! Одни на геликоптере летали, другие голышом в речке купались. А потом? Очередной молчальник появился! Кто-нибудь помог его сюда привести? Нет, сударь, никто не помог! Даже не предложили помочь, не поинтересовались. А он здоровый, с-скотина, еле дотащил. Я ведь самый обычный солдат, Шилов, только и умею, что бухать да родину защищать, таскать на горбу молчальников не обучен. Хочешь на молчальника посмотреть, Шилов?
– Я…
– Пойдем-пойдем! – воскликнул Дух, резво натянул на дурно пахнущие ноги кирзачи, поднялся и потащил Шилова к входной двери. Шилов не успел опомниться, как оказался внутри печального дома. Он оцепенел от страха. Сердце затрепыхалось как рыба в сетях. Глаза смотрели и не видели – до того жутко Шилову сделалось. Но Дух тянул за собой все дальше и дальше, и ничего страшного не происходило. Они шли по коридору, на стенах которого висели нарисованные пастелью натюрморты и осенние пейзажи, под потолком висели хрустальные люстры, на полу лежал мягкий красный ковер с вышитыми тюльпанами и розами. Встречались двери, за которыми протяжно скрипели половицы. Шилов снова вздрагивал, но уже спокойнее, и, чтобы отвлечься, следил за кирзачами Духа, за тем, как они оставляют грязные следы на чистом ковре. Он мысленно цокал языком, думая, что Духу придется трудиться остаток ночи, чтобы прибраться за собой.
Дух остановился у одной из дверей, вытащил из-за пазухи связку ключей, быстро подобрал нужный и вставил в замочную скважину. Схватился за резную лаковую ручку, потянул на себя. Дверь скрипнула. Из комнаты громко, но непонятно зашептали. Страх вернулся к Шилову с новой силой. Он хотел сказать: «Дух, знаешь что, я, пожалуй, не пойду с тобой, в жопу такие приключения», но не успел, потому что Дух толкнул его в комнату и захлопнул за ним дверь.
Шилов зажмурился, а потом все-таки решился открыть глаза и сначала увидел только богато обставленную комнату: кирпичный камин, в котором уютно потрескивали, раскидывая искры, березовые полешки, прекрасные картины на высоких стенах, изящную мебель красного дерева, старинный телефонный аппарат на столе, лампу с зеленым абажуром, сплетенное из виноградной лозы кресло-качалку. Лишь потом он почувствовал, что в комнате пахнет старческим потом и увидел безумного старика, который качался в кресле и смотрел вроде и на Шилова, а вроде и мимо. На старике был красный поношенный халат с широким поясом и большие алые тапки, в которых утопали болезненной желтизны тонкие ноги. В его изумрудных глазах, ярких как у молодого, Шилов увидел отражение Сонечки. Старик пускал слюни и бормотал абракадабру беззубым ртом.
– Здравствуйте, – прошептал Шилов и замялся. Поискал глазами, куда можно сесть, желательно подальше от старика, не нашел и остался стоять.
Старик оттолкнулся ногами от пола и закачался в кресле. Ноздри его раздувались, как у зверя, который учуял незнакомый запах, на глаза наворачивались слезы, а костяшки пальцев, вцепившихся в подлокотники, побледнели.
– Я здесь, потому что… мать твою, зачем я здесь?… потому что хочу помочь вам, – сказал Шилов и подошел к камину, чтобы подбросить в него поленьев, но дров в топке хватало, и он остановился в нерешительности. Старик поворачивал голову вслед за ним, но смотрел все равно сквозь и беззвучно плакал.
Шилов подошел к столу, поднял телефонную трубку, поднес к уху. Гудок, как и ожидалось, отсутствовал. Он вернул трубку на рычаг, телефонный аппарат тихо звякнул. Старик затрясся, задрожал и расхохотался, открыв беззубый рот, вывалив наружу желто-красный язык. В комнате завоняло прокисшим молоком. Шилов попятился к стене, не сводя глаз со старика.
– Скажите, – прошептал он, – вы помните Соню?
– Нищие, – вдруг очень ясно произнес старик и посмотрел куда-то за спину Шилова. Шилов обернулся, думая, что увидит картину, на которой изображены эти самые нищие, но ничего не увидел, кроме пустой стены, королевских обоев и черных теней, созданных камином, и зеленого отсвета, сотворенного абажуром. В углу стоял книжный шкаф, набитый древними книгами. Шилов подошел к нему. Провел пальцем по стеклу, открыл дверцу и вытащил наугад солидный том в черной обложке. Открыл фолиант где-то на середине и хотел почитать вслух, надеясь занять старика, но не сумел, потому что книга была исписана каракулями. Некоторые буквы напоминали кириллицу, другие – латинский шрифт, а третьи – вообще непонятно что.
Озадаченный Шилов поднял глаза и отшатнулся к стене, сжимая в руках книгу. Старик успел встать и подошел к нему. В его глазах Шилов увидел безумие и отражение собственного страха.
– Нищие! – проскрипел старик, вытягивая желтые трясущиеся руки к Шилову. Шилов не знал, что говорить и что делать. Он протянул старику книгу, но дед не взял ее, а потянулся руками дальше. Книга шлепнулась на ковер. Сквозняк листал страницы. Шилов закрыл глаза, сдерживаясь, чтобы не заорать, а когда открыл, рядом стоял Дух и укоризненно качал головой старику, который, как ни в чем не бывало, сидел в кресле. Глаза старика были закрыты. Он, кажется, спал. Холодный влажный ветер залетал в окно и уносился в коридор, из которого слышались шорохи и перешептывания. Сквозняк все медленнее и медленнее листал страницы сочиненной безумцем книги.
– Ну что? – спросил Дух, затянулся и выпустил дым в лицо старику. Дед кашлянул, но не проснулся. Шилов сказал, набравшись смелости:
– Слушай, мне от тебя кой-чего надо…
– Да знаю я, – ответил Дух, и голос его сделался грустным: – Не скажу ничего Соньке и вашим тоже не скажу, не переживай.
– А зачем… все это?
– Скучно мне. Веселюсь, как могу.
– Блаженны нищие… духом, – вдруг очень четко произнес старик и снова уснул, откинулся в кресле, захрапел, а Дух рассмеялся, толкнул Шилова в плечо и сказал шутливо:
– Слыхал? Вот поэтому я и люблю это место!
Глава третья
Пыль стояла столбом, геликоптер улетал, а посреди взлетной площадки, у разделительной полосы, стояли Сонечка и Проненко и смотрели вверх. Они что-то кричали друг другу. Шилов остановился, не зная как поступить, и почти совсем уже решился уйти, но разозлился и заставил себя подойти к парочке вплотную. Увидев его, Проненко скривился и отвернулся, а Сонечка радостно улыбнулась, подбежала и чмокнула Шилова в щеку. Шилов хотел обнять ее, но руки обвисли тяжелым грузом, прикипели к бокам, и он крикнул сквозь шум геликоптера:
– А я опять опоздал!
– Надо мне в следующий раз вместе с тобой пойти, – улыбаясь, сказала Сонечка, и Шилов сам улыбнулся, хотя еще минуту назад улыбаться не собирался. Уж очень задорные ямочки появились на щеках Сонечки, уж очень заразительно смеялись ее зеленые глаза.
– Зачем? – спросил Шилов, а Проненко хмыкнул, развернулся и пошел к своему дому. Шилов на этот раз не обратил на него внимания, вместо этого смотрел только на Сонечку.
– Хотя бы узнаю, почему ты все время опаздываешь, – пожала плечами Сонечка и спрятала руки за спину, и Шилов отметил, что на ней та самая маечка, те самые шортики, и, возможно, те самые или похожие трусики. Было очень приятно вспоминать Сонечкины трусики, но в голову вдруг проник образ пускающего слюни старика. Шилов помрачнел.
– Что с тобой? – нахмурилась Соня, заглядывая ему в глаза. Она взяла Шилова под руку и сказала: – Если это из-за меня, не волнуйся. Я подумала, что раз не нашла сына, значит все хорошо, и он попал не к нам и это просто замечательно. Да, я знаю, плохо так говорить и думать, но зато честно. Честность тоже очень важна. Верно?
– Верно, – угрюмо ответил Шилов, но Сонечка не обратила внимания на его тон. Она вела Шилова за руку в тени пустых кирпичных коробок, мимо серых складов и зажатых между ними высоких, похожих на свечи, деревянных домов с флюгерами-гусеницами. Она привела его на тихую улочку, где стояли, окруженные заборами, опрятные одноэтажные дома, стучали на ветру розовые ставни и скрипели пустые детские качели.