Чужой муж
Шрифт:
Но радовалась Неля не только этому. Как раз накануне свадьбы Валерий купил квартиру, потому что недостающие деньги одолжила ему сестра.
Стася не обманула и по каким-то своим каналам достала должника Рудиных, Олега Мартьянова, который и в самом деле процветал в своем бизнесе.
По крайней мере бывший однокурсник ее покойного мужа, когда-то занявший еще у Константина пять тысяч долларов, готов был выплатить десять.
И выплатил.
— Что же ты, подруженька, такая тихая да ненастойчивая, — пеняла ей Стася. — Да если бы мои друзья на него не нажали, тебе бы этих денег никогда не видать!
— Но он же обещал, а мне неудобно было ему напоминать.
— Горбатого могила исправит! — вздыхала Стася. — Он обещал. Это тебе не прежние русские купцы, под чье слово можно было получить в долг любую сумму денег. Такие если разорялись, пускали себе пулю в висок. А наши, знаешь, что делают?
— Что?
— Сбегают. И должники за ними по всему свету гоняются.
— Но Олег Мартьянов, к счастью, не сбежал. Я тебе очень благодарна. Да, если уж говорить о приметах нынешнего времени, тот, кто помог получить деньги с должника, получает процент…
— Господи, она говорит о процентах! Селиванова, ты о себе подумай. Что мне твои проценты? Ну, насмешила! Веришь, таких подруг, как ты, у меня нет. И я рада, что ты у меня есть. На тебе, Наташка, глаз бизнесмена отдыхает.
Вот эти деньги да плюс еще кое-какие сбережения Наташа и одолжила брату. А родители дали деньги на мебель. Конечно, на самое необходимое. У них в роду, увы, миллионеров не было.
По крайней мере первое, что будущие муж и жена Селивановы купили, были огромная двуспальная кровать и холодильник «Бош».
Приглашенные на свадьбу родственники — из далекого далека средней полосы приехал даже Нелин двоюродный брат, — узнав, что у молодоженов только что купленная пустая квартира, понесли на свадьбу кто что мог: стол и стулья, ковер и сервиз. Кто-то из гостей приволок даже огромный голландский фикус размером с приличное дерево, который и поставили в углу спальни. Сказали, что он очищает воздух.
Наташин брат, который в слегка оглушенном состоянии принимал подарки, на всякий случай придерживая одной рукой свою красавицу жену, словно хотел сказать: подарки подарками, а самое ценное у меня здесь, стоит рядом.
Ближе к ночи, когда молодых привезли из ресторана в их новую квартиру, Наташа задержалась возле Нели, потому что та схватила ее за руку и увлекла в спальню.
— Наталья Петровна, на минуточку.
В комнате она на минутку приникла к Наташе и внезапно задрожавшим голосом сказала:
— Я боюсь!
— В каком смысле? — удивилась Наташа; эта ночь никак не могла быть ее первой ночью, тем более что она наверняка знала, что молодые жили до свадьбы. — Ты боишься кого-то?
— Я вам не сказала. — Неля всхлипнула и зарыдала, оглядываясь на дверь; к счастью, ее муж задержался в кухне, чтобы выпить с шафером «на свободе». — Я ведь делала аборт.
— Ну и что же? — сказала Наташа. — Я никому не скажу, и ты не говори. Забудь о том, что было.
— Первый аборт, — сказала Неля. — А вдруг у меня больше не будет детей? Валерик… он так мечтает о ребенке!
— Давай не будем пороть горячку, — обняла ее Наташа. — Аборт прошел без осложнений?
— Без, — кивнула Неля, — на мне все заживает как на кошке.
— Вот на этом мы и остановимся. Что ты здорова и родишь ребенка в самом ближайшем будущем. Вот увидишь, у меня легкая рука. Меньше чем через годик у моего сына Ромки родится прелестный двоюродный братик.
— Что такое? Моя жена плачет?
На пороге спальни появился Валера и с укоризной посмотрел на Наташу:
— Сестренка, ты ее ничем не обидела?
— Как бы я могла, — улыбнулась Наташа. — Иной раз женщины плачут от счастья.
— Иди, Наташа, Санек тебя отвезет.
— Он же выпил.
— Выпил. И немало. Но он обещал везти тебя медленно и очень бережно. Приедешь, позвони. Хорошо?
В конце длинного черного коридора был свет. Яркий, ослепительный, манящий. Казалось, там, внутри этого света, ждет легкость и небывалое наслаждение.
С ее ног упадут наконец оковы, которые мешали ей двигаться. Держали на земле. Тяжелую, неповоротливую. Она не могла быстро ходить из-за них, ей трудно было даже дышать. И вот теперь ее ждало освобождение.
Но нет. Ее грубо вырвали из этого наслаждения. Швырнули обратно, на жесткую раскаленную койку, где она теперь и металась так, что ее держали за руки.
Время от времени ее донимали звуки. Кто-то кричал:
— Уйдите, сюда нельзя посторонним!
Кто-то плакал таким знакомым и родным голосом:
— Наташенька, родная, не уходи!
Еще говорили сухо и официально:
— Ничего не поделаешь, травма слишком серьезная.
И совсем уже тихо, издалека:
— Она умирает?
И почти сразу вместе с этим наступила чернота. Но какая-то странная. Как будто Наташа существовала отдельно от остального мира, никак на него не реагируя.
Ее куда-то несли, потом везли, а в ее голове лишь лениво ворочалась мысль: на кладбище везут, что ли?
А потом вдруг все это кончилось. В голове ее послышался будто щелчок, лопнули в ушах пробки, которые пропускали в голову звуки будто сквозь вату. И первое, что она услышала, оказался звук работающего двигателя. Где-то неподалеку, похоже, работала бензопила.
Не то чтобы она работала очень громко, звук был монотонный и даже усыпляющий, но Наташа слышала его очень отчетливо.
Она не ощущала себя ограниченной каким-то небольшим пространством. То есть стенками гроба. Значит, не умерла?
Попробовала осторожно пошевелиться, как Гулливер, спутанный веревками лилипутов, — ничто ее не держало.
Но при этом веки оказались такими неподъемными, что открыть их было тяжким трудом. Наташа не стала и сопротивляться этой тяжести. Тем более что с каждой минутой голова ее становилась все яснее.