Шрифт:
Скандалы, бесконечные скандалы. Лариса уже забыла, когда нормально разговаривала с сыном. Все на крике. Когда он был маленький и только начинал ходить, Лариса как-то пожаловалась Даше – вынужденной подруге по детской площадке:
– Вот исполнится два года, отлуплю.
– Почему в два года? – перепугалась Даша.
– После двух лет можно, – сказала Лариса.
Даша подхватила ведерки, совочки и убежала. Лариса тогда подумала, что она одна такая – жестокая. Неправильная. Надо быть
Он рос сложным ребенком – орал без конца. Устраивал истерики. Делал назло. При этом не вылезал из болезней. Бронхит, энурез, панкреатит, загибы, перегибы, отиты, гаймориты, нарушение сна… Лариса так привыкла, что уже не пугалась. Врачи, таблетки. Много таблеток. Доктора ее хвалили – очень дисциплинированная мама. Что говорят – все делает и не пристает с вопросами: «А что, а почему, а точно?»
– Сходи еще куда-нибудь. Перепроверь. А вдруг ошиблись? – пугалась Даша, когда она рассказывала про очередной диагноз, поставленный сыну. Даша впадала в панику даже из-за соплей дочки. А когда делали прививки, чуть в обморок не падала. Даша смотрела на Ларису с ужасом и восхищением.
– Я ничего в этом не понимаю, я же не врач, – говорила Лариса и покупала очередной пакет лекарств.
– Но это же свое, родное. Так страшно! А вдруг чего? Лекарства же вредны… в таких количествах, – лепетала Даша.
– Ничего, вырастет, все вырастают. Вспомни, как мы росли, – говорила Лариса.
Как она ненавидела эти прогулки! Однако гуляла по часам – два раза в день. Дашу она просто видеть не могла. Но деваться было некуда – загаженная лесополоса из пяти деревьев, песочница, пропахшая собачьей мочой, скрипящие в истерике качели, ржавая железная горка-убийца. Даша просто заходилась, когда ее Ритуля залезала на эту горку.
– Спусти ее, а я снизу подхвачу, – подскакивала Даша и кидалась к горке.
Лариса спускала Ритулю, Даша с криками: «Бу-бух, ух, поймала мою деточку» – подхватывала дочку. Ларису тошнило от этих материнских причитаний: «Бо-бо, где бо-бо поцелу-поцелу, у кошки заболи, у мышки заболи, а у Риточки пройди», «Фу, кака, фу, Ритуля».
– Даш, она же не собака, зачем ты ей «фу» говоришь? Не можешь нормально сказать? – злилась Лариса.
– Так она же маленькая, – не понимала Даша. – Данюсик, иди кач-кач.
Ларисе с Дашей было удобно. Она со своей зашкаливавшей материнской любовью играла и с Данькой – качала его на качелях, лепила куличики, кружила. Брала его на руки и подбрасывала. Ловила и опять подбрасывала, Данька счастливо хохотал и просил еще. Подбегала Ритуля и тоже просилась «полетать». Даша подбрасывала дочку. Данька начинал рыдать.
– Ларис, поиграй с ним, – говорила Даша, – он же плачет.
– Поплачет и перестанет. Я не могу. У меня спина болит, – отвечала Лариса.
Она сидела на лавочке и курила. Нет, она пробовала – и играть, и сюсюкать. Но не получалось. Как будто слышала и видела себя со стороны – бред какой-то.
– Ну что ты его все время дергаешь? – иногда вступалась за Даньку Даша. – Знаешь, я тут читала в одном журнале, что мальчиков нужно даже больше целовать, чем девочек. Тогда у них в будущем не будет комплексов с девочками. Ну, ты понимаешь.
– Он должен знать, что в жизни может рассчитывать только на себя! – отрезала Лариса.
– Знаешь, я не могу как ты. Я тоже иногда так устаю, когда Ритуля капризничает. А вчера, представляешь? – Даша округлила и без того круглые пустые глаза. – Шлепнула ее по попе. Я ей говорю: не тяни в рот, грязное, а она тянет. Я рассердилась. Так мы вместе потом плакали. Я себя такой виноватой чувствовала. Даже уснуть не могла. Она же маленькая, не понимает, не виновата. А я ее отшлепала.
– Да ладно, Даш, не переживай. Мне врач одна сказала, что с детьми надо как с цирковыми животными. Сделал сальто – получил кусок мяса, не сделал – наказан.
– Господи, как ты можешь сравнивать? – Даша от ужаса открыла рот.
– А то ты не так делаешь? «Ритусик, собери игрушечки, я тебе конфетку дам», – передразнила Лариса Дашу.
– Это другое, – обиделась та.
Лариса Даньку не била. Она хватала его за руку и сильно сжимала. Так сильно, что на ручке белели следы от ее пальцев. Данька замолкал не от боли, а от страха. Нет, однажды она его отлупила. По попе. Почему-то она считала, что давать подзатыльники – нельзя. А по попе – можно. Надавала и надавала. А вечером, в ванной, от горячей воды проступили следы. Лариса испугалась – завтра к врачу идти, а вдруг не пройдет? И опять испугалась. Она не думала о сыне, ей не было его жалко, думала о себе: а вдруг врач заметит следы и решит, что Лариса – плохая мать? И Даня был такой притихший – быстро уснул, вцепившись в плюшевого медведя. Она заглянула к нему – нос сына упирался в черную пуговицу медвежьего носа. Данька подвсхлипывал во сне. Как будто рассказывал медведю про то, как мама его обидела, да так и заснул.
Все говорили, что Даня – общительный. Он тянулся ко всем – детям, взрослым. Цеплялся за чужую коляску и шел. Подходил к чужим мамам и улыбался. Мамы улыбались в ответ и говорили: «Какой обаятельный малыш». Ларису в эти моменты трясло. Ей казалось, что Данька ищет себе другую маму, хорошую, добрую и терпеливую.
– Но вы же его знаете, почувствуете, если что, – говорила ей врач во время очередного визита. Лариса знала Даню, но не чувствовала его. При всем желании не могла. Она бы много отдала за то, чтобы узнать, что такое, когда сердце обрывается. И видишь по глазам – ребенок заболел. И знаешь даже, как у него что-то болит. Потому что у тебя тоже болит. Только сильнее. Вот у Даши это было.
Когда Ритуля свалилась с горки и прорезавшимися зубиками прокусила себе губу, Лариса, глядя на подругу, поняла – вот оно. То самое чувство.
С Ритулей все было в порядке, ничего страшного, только крови много. Даша тогда стояла над дочкой на коленях и качалась, как юродивая. И закрывала руками рот, как будто у нее он тоже был в крови. А Лариса спокойно сгребла Ритулю в охапку, донесла до дома, умыла, прижгла перекисью, хотя та и орала как резаная. Дашка сидела в прихожей на стульчике и продолжала раскачиваться.
– Надо мочой, чтобы следов не было. Девочка все-таки, – сказала Лариса подруге.
– Чьей мочой? – спросила Дашка как полоумная.
– Не твоей же…
Про Даню вообще все забыли – он все это время сидел в комнате, плакал и тянул за веревочку игрушку. У него была такая музыкальная собачка: потянешь за косточку – и играет музыка.
– Спасибо тебе, – говорила Дашка Ларисе.
– Не за что.
Ларисе не было жалко Ритулю, она не хотела помогать. Она хотела, чтобы все замолчали. Заткнулись. И Ритуля, и Дашка, и Данька, и его долбаная собачка.