Чужой - Свой
Шрифт:
Легкий грудной смех был мне ответом. От него у меня сразу потеплело на душе.
— У меня вообще куча достоинств, — заявил я, изображая шутливую гордость. — А в литроболе и прямом ударе в челюсть вообще нет соперников.
"Идиот! Ты полный кретин, Крылов! Кто тебя за язык тянул!".
Но у меня тут же отлегло от сердца — она улыбалась. Правда, несколько натянуто.
— Ты странный… нет, ты иной. Я думала…
— Да знаю я, знаю все! Дикарь, только из пещеры вылез. Дубины в руках не хватает. Ты это хотела сказать?
"Японский городовой! Похоже, язык у меня в сегодняшней скачке опережает голову на полкорпуса".
— Нет.
— Сказать тебе честно? Я сегодня просто очень стеснялся, — выдал я ей свой очередной перл.
— Ты стеснялся? — ее рот даже округлился от изумления.
— Понимаешь, у меня сегодня с собой не было моей любимой дубины. Привык, понимаешь, крутить ее в руках, во время подобных разговоров. Пойми, на словах, не всегда все можно объяснить, а вот с ней совсем другое дело получается. Очень весомый аргумент.
Теперь она смеялась в полный голос и так заразительно, что я не смог устоять и присоединился к ней.
— А если действительно честно сказать, то я немного разозлился и огорчился.
Ее большие серые глаза, еще секунду назад лучившиеся от смеха, потемнели, внимательно изучая мое лицо.
— Разозлился? На нас? За что? — по ее лицу проплыло облачко легкой тревоги.
— Ты играешь? Или действительно не понимаешь?
— Ты непостижим. Я не понимаю тебя.
— Тут и понимать нечего. Вы же представляли меня как недалекого аборигена из дико… нецивилизованного мира, а когда поняли, что тот не соответствует нарисованному вами образу и сразу насторожились. Не могу сказать за всех вас, но в Жоресе это явно чувствовалось. Да и в остальных тоже, в большей или меньшей степени. Ведь все неизвестное несет в себе, кроме любопытства, элемент страха. Дело только в его степени воздействия. Так и со мной получилось. Я ведь пробудил в тебе любопытство своим нестандартным поведением, а то, что оно имеет привкус страха, делает его еще более интригующим, захватывающим. Ведь, правда?
Ее грудь стала подниматься чуть чаще, глаза превратились в черные загадочные омуты, но при этом выражение лица не менялось. Нетрудно было понять, что ее внимательный взгляд, это попытка понять, что я собой представляю, что стоит за моими словами.
— А ты не пробовал стать мягче? Ведь мы тебе не враги. И чувство любопытства, по-моему, не может являться оскорблением, особенно если выражено в тактичной форме. Хотя у вас, землян, это может быть и не так. Но ты прав, по крайней мере, в одном. Ты насторожил нас. В тебе есть что-то такое…. Дикая, неуправляемая искра, что ли,… которая готова превратиться в любой момент в яростное пламя и сжечь все вокруг. Твое агрессивное начало настолько ярко выражено, что…. Впрочем,… я, наверно, не готова к разговору с тобой. Только мне начинает казаться, что я тебя начинаю понимать, как… ты открываешься совсем с другой стороны. Мне надо подумать. Как насчет завтрашнего вечера? Хорошо? Я позвоню тебе.
Я, молча и удивленно смотрел на нее, не зная, что сказать на подобное заявление, пока она не встала.
— До встречи, Влад!
— До встречи!
После такого неожиданного завершения нашей встречи, мне только и осталось, что провожать долгим взглядом ее изящную фигурку. Когда она исчезла, я встал и пошел, бездумно глядя по сторонам. Разговор с Лавинией приглушил чувство легкой горечи от первой встречи с террянами, а необычность окружающей обстановки и вовсе свела
"Нетривиальные мысли. Расту. Вперед, Крылов! Пойдем, посмотрим, как тут люди живут".
Глава 3
То, что это была уже наша вторая встреча, не добавило мне решительности. Так же, как в первую нашу встречу, я чувствовал себя неловко в ее обществе.
"Как мальчишка на первом свидании. Японский городовой!".
Секунды молчания для меня мучительно тянулись, пока я судорожно перебирал в памяти те слова, которые говорил раньше женщинам, но которые не осмеливался произнести вслух сейчас. Судьба, во второй раз в моей жизни, подарила мне ощущение влюбленности, это странное чувство души. Чем больше я осознавал это, тем больше терялся. Будто прочитав, что твориться в моей душе, Лавиния игриво спросила: — Как ты считаешь, я тебе, как женщина, подхожу?
Этот вопрос оказался настолько неожиданным и необычным, что я окончательно растерялся, а вместе с растерянностью пришла злость. Вот чего я не любил, так это моменты растерянности в самом себе.
"Что б ты, чертовка, провалилась со своими каверзными вопросами!".
Но в глубине души я, конечно, не желал этого, сознавая, что это напускное. Своеобразная защитная реакция.
— Да. Наверно, — ответил я, даже не поняв, что сказал.
— Это от души сказано или из вежливости? — продолжала она давить на меня.
За время нашего короткого разговора с ее лица не сходила улыбка, которую, в другое время, я мог бы назвать многообещающей, но сейчас она казалось загадочной. Неожиданно рассмеялся, представив себя со стороны; большой, здоровый мужик, запинающийся на каждом слове, словно прыщавый юнец на первом свидании.
— Над чем ты смеешься? — она по детски нетерпеливо заглянула мне в глаза. — Если надо мной, то я обижусь.
"Неловко получилось, — с легкой досадой подумал я.
Но мой смех неожиданно для самого себя снял с меня цепи, до этого сковывавшие мой разум и язык.
— Честно говоря, я смеюсь над собой, — признался я с нарочитой ноткой вины в голосе.
— Мне кажется, у тебя не должно быть серьезного повода для смеха. Ну, если только чуть-чуть, — не преминула она уколоть меня.
Я снова насторожился, ожидая очередного подвоха с ее стороны.
— Ты не хочешь пройтись немного вместе со мной?
— Хоть на край света, — шутливо ответил я, почувствовав себя немного легче оттого, что разговор стал развиваться по знакомой мне схеме.
Но, вдруг отбросив свое игривое настроение, она неожиданно сказала:
— Должна сказать, ты неплохо вписался в наш мир. Немного ошеломлен, но не более того, что… не совсем естественно в твоем положении. Хотя, кто знает. Ведь мне не приходилось сталкиваться еще с такими, как ты. Я слышала, что ты служишь,… как это сказать… в специальных войсках. Да? — в ответ я просто кивнул головой, не став ничего объяснять. — Значит, твоя психика должна быть натренирована и предельно устойчива к внешним раздражителям.
Резкая перемена смены темы сначала вызвало недоумение, а за ней настороженность.