Чужой выбор
Шрифт:
— И вы, и Ульф вечно называете меня ребенком. Даже Виала. Но я уже не ребенок.
— По обычным меркам — нет. Но я много старше, и в сравнении со мной, ты — лишь младенец, выбравшийся из колыбели и делающей свои первые шаги.
— Но Ульф Ньерд тоже называет меня вздорной девчонкой.
— Ульф слишком привязался к тебе и излишне переживает о том, как сложится твоя судьба дальше. Удивительное дело, сколько бы боли и невзгод не свалилось на него, в его сердце сохраняется место для любви и сострадания. Впрочем, когда ты рядом, Йорунн, я тоже чувствую себя странно. Как будто внутри просыпается нечто давно потерянное, забытое и бесконечно теплое. Я ловлю его, стараюсь понять, что же
— Это делает вас слабее?
Хальвард замолчал, обдумывая ответ.
— Это делает меня… другим. Уязвимым, человечным, подобным всем прочим. Возможно это слабость, но так я чувствую себя живым.
В комнате воцарилась тишина, только языки огня отбрасывали неровные блики на лица людей у камина. Первым прервал молчание Хальвард:
— А ты, Йорунн, что чувствуешь ты? Каково тебе стать частью этого мира?
— Я не знаю, — девушка задумчиво смотрела на танец огоньков. — С одной стороны, я пока чужая здесь. С другой, Кинна-Тиате стал мне домом, тут я нашла поддержку, обрела заново жизнь, людей, к которым привязалось мое сердце. И еще надежду, возможно, цель.
— И какая она, твоя цель?
— Измениться. Стать лучше. Обрести опыт и силу, а также мудрость, чтобы управлять этой силой. Все годы, проведенные в Витахольме, я больше полагалась на волю и знания брата, чем на свое мнение. Выбор был сделан за меня, чужой выбор, но я его приняла как должное. Путь был предопределен, а потому я не часто задумывалась, куда приду по нему. Теперь же я свободна и сама решаю, кем стать. Кажется, что я могу не только выполнять долг, возложенный на меня правом рождения, но и сделать что-то большее.
— Что например?
— Изменить к лучшему судьбы людей. Вернуть надежду тем, у кого ее отняли, и кому повезло меньше, чем мне.
— Достойная цель. Но на пути к ней запомни одно — власть коварна. Гнев, злость и ненависть могут разрушить все, к чему ты прикоснешься, если только позволить им поселиться в сердце.
— О чем вы, правитель?
— О том, что по иронии судьбы спасло тебе вчера жизнь. О том, что позволило победить в той схватке. Именно ярость, отчаяние и гнев выпустили на свободу твою силу. В этот момент ты не контролировала ее, полностью отдавшись эмоциям. Ты была на краю гибели и без сомнений забрала бы с собой всех, кто попал под удар. Даже если бы возле врагов стояли невинные, это не остановило бы тебя. Я знаю, о чем говорю. В молодости мне пришлось столкнуться с подобным, только рядом не оказалось никого, кто бы осмелился меня предостеречь. Я тоже хотел изменить мир к лучшему, но сам стал чудовищем, именем которого пугали маленьких детей. И теперь боюсь увидеть это в тебе, Йорунн.
— Я тоже не хочу быть чудовищем, — девушка подошла к окну, подставляя лицо под лунные лучи. — Но больше не желаю прятаться за спинами других.
— Никто не просит тебя об этом, — мягко улыбнулся Хальвард. — Однако знай, что милосердие иногда требует больших сил, чем самая ожесточенная схватка.
— Обещаю, что не забуду этого, милорд, — Йорунн склонила голову.
— Что ж, будем считать, эту тему мы обговорили и закрыли, — Хальвард встал. — Сегодня прекрасная луна… Помнится, я обещал показать вам, леди Йорунн, как управляют Тьмой. Мы все равно не спим, так хотя бы используем с толком остаток этой чудной ночи.
24. Леди Мейрам
Когда леди Мейрам известили, что во замке произошло покушение, то она даже не сразу поверила, что это возможно.
Атмосфера в Кинна-Тиате кардинально отличалась от того, к чему сестра императора привыкла в Дармсуде. С первого взгляда складывалось ощущение легкости и некоторой небрежности в охране как замка, так и города в целом. Тут не выставляли напоказ на каждом углу воинов в тяжелых доспехах, не досматривали входящих в кольцо стен, не перекрывали кварталы богачей, отсекая от знати всех неугодных. Кинна-Тиате жил так, словно ничего кроме повседневной рутины не существовало. Двери запирали больше от сквозняка, чем от воров, уютные, хотя и не самые просторные дворики, не скрывались за высокими стенами, а добродушно приветствовали прохожих через ажурные кованые ограды, припорошенные снегом.
Замок и вовсе больше напоминал общественную приемную, чем неприступное укрепление, а в жилом крыле стражи не было видно вообще. Попасть к правителю мог любой желающий, конечно, только в специально отведенные часы, но для управления делами этого хватало всем городским гильдиям.
Леди Мейрам оставалось лишь удивляться. Ее брат не зря носил титул сиятельного. Подобно небесному светилу, он был недосягаем не только для простого народа, но и для представителей знати. Вообразить, как Сабир, окруженный постоянной охраной, свитой, секретарями и слугами, прогуливается по улицам города, леди Мейрам не могла даже в страшном сне. Для Хальварда, любезно предложившего сопроводить ее к храму Семиликой, это было в порядке вещей. Да, прохожие кланялись герцогу, но так они выражали искреннее уважение, а не раболепие. Оглядывались им вслед уже из чистого любопытства — золотоволосая южанка в роскошных одеждах будоражила воображение горожан.
Впрочем, при более внимательном рассмотрении, впечатление от окружения резко менялось. Улицы тщательно патрулировались, городской гарнизон, достаточно многочисленный и великолепно обученный, занимался охраной стен и ближайших дорог, а в ремесленных районах были оборудованы посты стражи. Конечно, в Кинна-Тиате, как и любом крупном городе, попадались и нечистые на руку торговцы, и мелкие воришки, и пьянчужки, склонные не только почесать языки, но и подраться, но все проявления несдержанности сразу гасли, стоило показаться вдалеке воинам в чёрно-синем.
Впрочем, отношение к посланцам императора было гораздо привычнее и понятнее. Когда Мейрам и Ундес прибыли в замок, их перепоручили заботливой прислуге и почетному сопровождению. Разумеется, кто-то из этих людей, а может и все сразу, наблюдали за приезжими очень внимательно. Мейрам не обижалась и не протестовала. Окажись она сама на месте правителя Хальварда, то отрядила бы к послам пару десятков шпионов. А будучи Ульфом Ньердом и вовсе выставила бы охрану у гостевых покоев.
Но по непонятным причинам Мейрам оставили достаточно много свободного пространства, формально ни в чем не ограничивали и относились подчеркнуто учтиво. Да, на внушительном расстоянии всегда кто-то следовал, оберегая и присматривая одновременно, но ей ли жаловаться? При дворе императора Сабира Мейрам чувствовала себя более скованно, постоянно ощущая гнетущее внимание сиятельного или его людей. Разумом она понимала, отчего брат действует таким образом, но не иметь личного пространства и собственного мнения девушке не нравилось.
Дармсуд подавлял и ограничивал, Кинна-Тиате завораживал, словно намеренно подчеркивая разницу между двумя древними городами. Начать хотя бы с того, что с момента приезда Мейрам в столицу Недоре, никто не искал с ней встреч, чтобы засвидетельствовать свое почтение и заодно попросить какой-либо милости для себя. Конечно, у нее были посетители, к ней подходили на улицах, ей кланялись случайные прохожие, рассматривали, как неведомую южную диковинку. Но ни один человек не обратился к ней с просьбой, жалобой или прошением, никто не заводил бесед с двойным дном, скорее даже наоборот — все разговоры были пусты и безобидны до скукоты.