Чужой
Шрифт:
— Кертик ага, вечно ты что-нибудь придумаешь! Да разве может быть семьдесят два языка? Ну, гаджары, потом узбеки, казахи. Если посчитать, не больше десяти-двенадцати языков наберется. Откуда же взяться семидесяти двум языкам?
— Говорю же вам, поробуйте что-нибудь сказать ему. Если он все науки освоил, значит, он и все языки знает. Короче, он уже ахуном должен быть.
— Что ж сказать ему, ей Богу?
— Да какая разница, спроси что-нибудь.
Один из пленных повернулся к Блоквилу.
— Эй, человек, как тебя зовут?
Догадавшись, что обращаются к нему, Блоквил улыбнулся. Но промолчал.
— Я
Блоквил опять ничего не ответил.
— Даже если он знает не семьдесят два, а сто семьдесят два языка, туркменского он не понимает, Кертик ага.
— В таком случае, возможно, он один-два языка подзабыл, — оправдывался Кертик ага, поскольку его предсказания не подтвердились. Он и сам пытался узнать этого необычного человека. — А ну, попробуем что-нибудь по-персидски сказать. Из вас никто не знает персидского языка?
— Что на фарси вода “аб” — это я точно знаю.
— А ну, тогда спросите! — по праву самого старшего распорядился Кертик ага.
— Эй, светлый человек, “об! об!”
Блоквил снова улыбнулся, услышав знакомое слово, он махнул рекой в сторону реки.
— Об! Об!
Кертик ага закивал головой.
— Вот видите! Он оказался гаджаром. Вы произнесли слово “об”, и он сразу оживился.
— Хоть и оживился, но этот человек не похож на персов, Кертик ага.
Кертик ага упрямо стоял на своем:
— Бог его знает, может, у них тоже есть племена вроде наших сарыков, эрсары. Туркмены ведь тоже не все одинаковые.
Последние слова вызвали у пленных улыбку.
— А что он так внимательно разглядывает нас?
— Наверно, узнать пытается.
И в самом деле, было как-то странно, что Блоквил так пристально смотрит на пленных. Туркменам было невдомек, что незнакомец изучал их внешний облик. Внимательно изучив внешность туркмен, Блоквил стал размышлять про себя: “Антропологи говорят, что туркмены относятся к монголоидной расе, но эти не похожи. Эти четверо и по строению черепа, и по продолговатому овалу лица ближе к европейскому типу, нежели азиатскому…”
С южной стороны, волоча что-то тяжелое, к ним направились два гаджара. То, что они тащили волоком, оказалось трупом убитого два-три дня назад человека. Сербазы бросили труп возле пленных с подветренной стороны.
От разложившегося трупа исходил невыносимый запах тлена. Это добавило пленным к прежним новые страдания. Перед таким испытанием даже нестерпимая жажда как будто отступила. Распухший на жаре труп поглотил весь воздух вокруг себя, дышать стало невозможно.
Голос юноши, никогда не видевшего покойников, задрожал:
— Кертик ага, с моим сердцем что-то происходит.
Кертик ага ничем не мог помочь испуганному парнишке. Он только сказал:
— Сынок, ты ведь мужчина! — несколько резким тоном он хотел успокоить мальчика.
Душный воздух был неподвижен, ни одна былинка не шелохнулась, тем не менее сербазы отодвинули труп чуть западнее, считая, что с той стороны есть движение воздуха. Труп лег прямо напротив подростка. Остальные пленные тоже ощутили удушающий трупный запах. Зато мальчик, похоже, не ощущал никакого запаха. Страх, сковавший все его тело, лишил его всяких чувств.
Было видно, что человек перед смертью был жестоко избит. Заполненная кровью рваная рана на месте оторванной левой брови была похожа на еще один чудовищный глаз. Из открытого пересохшего рта устрашающе вывалился посиневший, похожий на селезенку язык. Распухший ото побоев сломанный нос превратил лицо человека в нечто страшное.
Юноша закрыл глаза. В его теле появилось немного влаги, она выступила на его лбу, сердце бешено колотилось в груди. Открыв глаза, он увидел все ту же жуткую картину, и чуть не закричал. Но в этот момент в его ушах прозвучал голос Кертика ага “Ты же мужчина!”. Увидев, что два сербаза все еще не ушли отсюда, он ощутил прилив сил.
Откуда-то на трупный запах прилетели две огромные зеленые мухи и уселись на лбу мертвеца. Они наслаждались вкусом крови, отталкивали друг друга, словно им было тесно, взлетали, а потом снова садились.
Когда сербазы вознамерились уйти, Блоквил грозно окликнул их, словно офицер, приказывающий своим ленивым подчиненным:
— Постойте!
Сербазы остановились и вопросительно посмотрели на француза.
— Уберите отсюда труп!
Один из сербазов посмотрел не на того, кто отдал приказ, а на лежащий на земле труп.
— Мы не имеем права убирать его.
— Почему это у вас нет такого права? Значить, притащить сюда труп вы вправе, а убрать его не можете? Вон те сидящие ведь тоже люди.
— Приказ есть приказ, господин.
— Кто вам отдал такой приказ?
— Лично мингбаши Хуршит хан. Причем, он приказал положить труп именно так, как мы это сделали.
Блоквил замолчал.
Второй сербаз подтвердил слова первого:
— А высокочтимому Хуршит хану такой приказ отдал Гара сертип. Теперь понятно?
Теперь Блоквилу все стало ясно.
Какими бы отважными ни были туркмены,
они старались днем не показываться на глаза. Но
как только наступала ночь, они выходили на
охоту: срубали головы заснувшим караульным,
воровали и увозили с собой много оружия…
Раздумывая о том, в каком положении оказался и что может сулить ему будущее, Блоквил уснул очень поздно. Тем не менее проснулся раньше обычного. Хотя внутри палатки было не так и жарко, он поспешил выйти на улицу, где было не так душно. Откинув полог, он сделал два шага и остановился. Глазам европейца, привыкшего в своей стране по утрам видеть высокие строения, предстала странная картина, которую почти невозможно описать словами. По его мнению, в нынешней точке Востока, которая даже во времена мирной жизни ее обитателей вряд ли могла завладеть вниманием европейца, сейчас и вовсе не на чем было остановить взгляд, ничто не могло воодушевить его. Летнее утро, освежающее и омолаживающее этот древний мир, здесь, похоже, не обладает такой магией. Если же на все смотреть глазами Блоквила, привыкшего во всем новом находить сходство с предметами во Франции, то разница выходит гигантская, как расстояние между небом и землей. Обжигающий воздух здешней суровой природы изменил даже цвет листвы здешних растений, хотя они должны бы быть зелеными, оставив на них пепельную печать обожженной солнцем земли.