Цикл оборотня (сборник рассказов и повестей)

Кинг Стивен

«Нет ничего лучше похорон,» сказал он, и засмеялся. «Ведь именно так ты сказал? Ты прокололся здесь, Ал. Да именно здесь, вне всякого сомнения. Грубая ошибка.»

«Выпусти меня,» шептал я. «Пожалуйста.»

«Ну,» сказал он, поворачиваясь лицом ко мне, «мы ведь еще не закончили наш разговор? Ты знаешь кто я?» «Ты призрак,» сказал я.

Он слегка хмыкнул, и в отражении спидометра я увидел как уголки его губ скривились. «Ну же, ты же способен на большее. Хренов Каспер. Я что летаю? Или ты можешь видеть сквозь меня?» Он поднес одну руку к моему лицу, сжал и разжал кулак. Я мог слышать, сухой, скрип его сухожилий.

Я попытался что-то сказать. Не знаю что, да это и не важно, потому как не смог вымолвить ни звука.

«Я что-то вроде послания,» сказал Стауб. «Чертова дверь между мирами, что скажешь? Я появляюсь довольно таки часто, всегда когда

есть подходящие обстоятельства. Следишь за мыслью? Я считаю, что кто бы там не правил балом, бог или еще кто, он любит позабавиться. Иногда он позволяет тебе поглядеть что же там за гранью бытия. И наверное это правильно. Сегодня все было как надо. Ты один на дороге… мать в больнице… ловишь попутку…»

«Если бы я поехал со стариком, то этого бы не произошло,» сказал я. «Ведь так?» Сейчас я отчетливо чувствовал запах, трупный запах, запах химикатов, и гниющего мяса, не понимая, как я мог перепутать это с чем-то еще.

«Трудно сказать,» сказал Стауб. «Быть может, старик о котором ты говоришь был тоже мертв.»

Я вспомнил резкий стеклянный голос старика дергающего свой конец. Нет, он был жив, и я променял запах его машины, на нечто гораздо хуже.

«Ладно, приятель, нам некогда рассуждать об этом. Еще пять миль, и мы снова въедем в жилой район. Еще семь миль и мы уже будем в черте Левистона. Так что ты должен решить.»

«Решить что?» Черт, если бы я только знал.

«Кто будет ездить верхом на пуле, а кто останется на земле. Ты или твоя мать.» Он повернулся, и посмотрел прямо мне в глаза, я увидел его глаза, заполненные лунным светом. Он улыбнулся шире, и я заметил, что большая половина зубов у него отсутствовала, выбило в результате аварии. Он отпустил руль.

«Я должен забрать одного из вас, приятель. И раз уж ты здесь, тебе и решать. Что скажешь?»

Но ведь это бессмысленно… чуть не слетело с моих губ, но я мог этого и не говорить, был ли в этом смысл? Он говорил серьезно. Со смертельной серьезностью.

Передо мной пробежали все те годы, которые мы провели вместе, Алан и Джина Паркер, одни на целом свете. У нас было много хорошего, но было и плохое. Заплатки на моих трусах, ужин приготовленный на скорую руку. Другие дети ежедневно получали четвертак, на горячий обед, я же всегда получал сэндвич с арахисовым маслом, или куском копченой колбасы завернутой в уже черствый кусок хлеба, как в этих россказнях про бедных детей просящих на хлеб. Она работала Бог знает в скольких ресторанах, и закусочных, чтобы содержать нас. Я вспоминал, ее временами отлучавшуюся с работы, чтобы поговорить со представителем из Организации по Помощи Детям. Она одетая в свой лучший костюм, он одетый слишком шикарно для на нашей крохотной кухни, даже я, будучи девятилетним маленьким мальчиком, смог бы объяснить все лучше чем она, его записная книжка и блестящая ручка зажатая между пальцев. Краснея, она отвечала на его обескураживающие вопросы, которыми он беспрерывно засыпал ее, со своей застывшей идиотской улыбкой, она предлагавшая ему лишнюю чашку кофе, ведь если он напишет в рекомендации нужные слова, мы получим на пятьдесят долларов больше, чертовых пятьдесят баксов. Как лежа на ее кровати, я заливался слезами после его ухода, потом шел и садился рядом с ней, а она пыталась улыбнуться, говорила что ОПД, это не Организация Помощи Детям, а Общество Полных Дебилов. И потом мы вместе смеялись, потому что от это становилось легче. Когда в мире не было никого кроме тебя и твоей полной, дымящей как паровоз матери, смех был единственным спасением, от того чтобы не сойти с ума, и не начать бросаться с кулаками на стену. Но это было не все. Мы были маленькими людьми, и для нас, тех кто вел настоящую борьбу за выживание, как та мышь в мультике, смех над такими придурками, был единственным удовольствием, которое мы могли себе позволить. Она, работавшая на всех этих чертовых работах, иногда беря приработки, и откладывая все деньги заработанные с таким трудом, в копилку с надписью Деньги-На-Колледж-Для-АЛАНА – как в этих чертовых историях про нищих детей попрошаек, да, да – все время повторяя мне снова и снова, что я должен стараться изо всех сил, в то время как другие ребята в школе развлекались соря деньгами направо и налево, я не мог, и даже если бы она откладывала все свои чаевые до конца своих дней в мою копилку, этого все равно было бы мало, но все же я мог получить стипендию и различные премии, если бы собирался идти учиться в колледж, а я собирался, потому как это был единственный выход, для меня и для нее. И я действительно старался,

потому что я не был слепым, я видел как она прибавляла в весе, видел как она курила сигарету за сигаретой (это было ее единственным удовольствием… то что осталось от ее личной жизни, если вы понимаете что я имею ввиду), и я знал что однажды нам придется поменяться ролями, и мне придется заботиться о ней. С высшим образованием, и хорошей работой, быть может мне бы это и удалось. И я хотел этого. Я любил ее. Она была не в настроении в тот день, когда мы были в парке ужасов стоя в очереди, и в конце когда я струсил она дала мне подзатыльник, это случалось довольно часто – но несмотря на это я любил ее. Быть может частично даже за это. Я любил ее так же сильно когда она била меня, как и когда целовала. Вы можете это понять? Я тоже. Так и должно быть. Я не думаю, что можно взять и запросто объяснить отношения в семье, а мы были семьей, я и она, самой маленькой семьей на свете, тесной семьей из двух человек, маленьким разделенным секретом. И если бы меня кто-нибудь спросил, я бы ответил что сделаю все что угодно ради нее. А сейчас был именно такой случай. Готов ли я был умереть ради нее, умереть вместо нее, несмотря на то что она уже прожила половину своей жизни, возможно даже большею ее часть. В то время как я еще только начинал свою.

«Что скажешь, Ал?» спросил Джордж Стауб. «Время не ждет.»

«Я не смогу ответить,» сказал я. Луна плывшая над дорогой была на удивление прекрасной. «Это не честный вопрос.»

«Я знаю, и поверь мне, так говорят все.» Затем он понизил голос. «Но знаешь что я тебе скажу приятель, если со светом первого дома стоящего на дороге, ты не решишься, мне придется забрать вас обоих.» Замолчав его лицо приняло радостное выражение, как если бы он вспомнил, что были еще и хорошие новости. «Вы бы могли ехать вместе, сев на заднем сидение, болтая о старых добрых временах, как ты считаешь?»

«Ехать куда?»

Он не ответил, быть может он просто не знал.

Деревья сливались перед глазами как чернила. Свет от фар утопал в ночи, дорога быстро мелькала. Мне было всего двадцать один. Я уже не был девственником, но с девушкой был всего раз, да и я был пьян в стельку, поэтому не помнил на что это было похоже. Было тысячу мест в которых я хотел побывать – Лос-Анджелес, Таити, быть может Лютенбах, Техас – и тысячу вещей которые я хотел сделать. Моей матери было сорок восемь, и это было уже порядком, черт побери. Миссис Мак-Курди, сказала что она еще молода, но ведь она сама уже была старухой. Моя мать любила меня, работала все эти годы только ради меня, но есть ли в этом моя вина? Быть рожденным и требовать, что бы она жила только ради меня? Ей было сорок восемь. Мне было всего двадцать один. У меня как говорится, была еще вся жизнь впереди. Но как бы вы судили? Как бы вы ответили на такой вопрос?

Деревья проносились мимо. Луна была похожа на яркое мертвенно бледное глазное яблоко.

«Приятель, лучше поторопись,» сказал Стауб. «Мы уже почти приехали.»

Я открыл рот что бы ответить, но вместо слов вырвался только стон.

«Сейчас,» сказал он, и пошарил рукой на заднем сиденье. Его футболка опять задралась и мне снова открылся его страшный шрам на животе (я бы мог обойтись без этого зрелища). Были ли там внутренности, или всего на всего обработанный хлопок? Он повернулся обратно держа в руке банку пива – одну из тех самых, которые он наверняка купил перед своей последней поездкой.

«Я понимаю тебя,» сказал он. «Ты нервничаешь, и у тебя пересохло во рту. Вот возьми.»

Он протянул мне банку пива. Я взял ее, открыл, дернув за кольцо, и жадно глотнул. Пиво было холодным и не много горьким. С тех самых пор, я не пью пиво. Я просто не могу его переносить Я с трудом могу смотреть рекламу на ТВ.

Впереди нас, в темноте замерцал первый огонек. «Быстрее Ал, – ты должен решить. Это первый дом, он сразу за этим холмом. Если ты хочешь что-то сказать мне, то сейчас самое время.»

Огонек исчез, затем вернулся, на этот их было несколько. Это были окна домов. В них жили обычные люди – которые сейчас смотрели телевизор, кормили кошку, быть может даже спускали сидя в ванне.

Я представил нас стоящих в очереди в парке ужасов, Джина и Алан Паркер, большую женщину с маленькими темными заплатками подмышками ее кофты, и ее маленького мальчика. Она не хотела, стоять в этой очереди, Стауб бы прав на счет этого… но я ныл, ныл, ныл. Черт, он был прав и на счет этого. Она дала мне подзатыльник, но она все равно стояла со мной в очереди. Она всегда была со мной, и воспоминаниям не было конца, но время поджимало.