Циклопы. Тетралогия
Шрифт:
– К каким девочкам?
– не балуя слушателей разнообразием интонаций, сухо выговорил полицейский.
– Да ко всем!
– упирая руки в боки (поза подразумевала "ко мне клеился старый козлина в первую же очередь"), гордо заявила официантка.
"Во шпарит лимита!
– искренне изумился Боря.
– Во привирает!" Он эту официантку даже не заметил, не то чтобы приклеился!
– К той фифе в парике подсаживался, на ушко ворковал...
"Это она платиновую Галю поминает".
–
"Пора смываться, - понял Боря, - становится опасно". Что зафиксировали камеры слежения с парковки, Завьялов видел сам: его тело (с гнуснейшим воробьем внутри) забило внутрь салона микроавтобуса похитителей и Зою Карпову, чуть позже, свесив ноги вниз - п о е х а л о...
Часика через два следаки навестят Лелю, поинтересуются, что это за папик такой странный из Конотопа нарисовался...
Леля, разумеется, ответит: дядя Миша - фикция. В Конотопе в жизни не была, с папиком никак не пересекалась.
Короче - непоняток наберется выше крыши.
Подумав так, Завьялов вдруг опомнился и понял, что он шныряет по толпе неузнанным, а где-то там шатается его личное, весьма раскрученное тело! оно вот-вот нарвется и уедет ночевать в другое место в зарешеченной машине!!
"Твою ма-а-ать, Иннокентий!!! Ты где, придурок, мой организм выгуливаешь?!"
Чувствуя, как взмокла от ужаса спина, Борис, пятясь, выбрался из оцепления зевак. Тихо, на цыпочках, поскакал к левой парковке комплекса, где предполагал увидеть заползающего под машины Иннокентия - "Жюли, Жюли, кис-кис!".
К парковке подойти не получилось. Работали эксперты, стоянку оцепил кордон из полицейских, цветные ленты опоясали. Завьялов, заворачиваясь в пиджак, собирая лицо в жуткую, искажающую черты гримасу, прошел вдоль ряда полицейских автомобилей... Везде в окошечки заглядывал, пытался Кешу разыскать...
Стилист пропал. Родная русая макушка не возвышалась над бурным морем ротозеев, никто не нырял на глубину, не ползал под ногами, не пробирался на парковку за спинами полицейского кордона - "Жюли, Жюли, кис-кис"...
Борису показалось, что он заполучил какой-то жесточайший приступ: стенокардии, гипертонии, астмы, сумасшествия, предшествие инфаркта накатило... Старческое тело переживало дикий стресс! страдало каждым членом, отказывалось подчиняться, требовало курева!
Пошатываясь, словно пьяный, Завьялов окончательно покинул людское столпотворение. Побрел к Порше, мечтая толи удавиться, толи Кешу разыскать..., а позже медленно порвать на ленточки...
Душиться не понадобилось. Возле спорткара, прижимаясь задницей к капоту, стоял Иннокентий Капустин (в виде Бори) и целовал взасос собаку. Тощие лапки Жози-Жюли болтались под юбочкой, хвост лупил бока, собаченция на поцелуй отвечала в полном соответствии
Завьялов просунул руку под пиджак, помассировал левую половину грудины. Продышался. Поковылял к супругам.
– Ну чо, болезные - нашлись?
Кешастый вздрогнул. Как только Борю опознал, выставил перед собой четвероногую Жюли:
– Борис Михайлович, моя - жена!
– ушастую и лысую супругу Иннокентий демонстрировал с такой гордостью, словно держал на вытянутых руках недоношенного первенца в юбочке.
– Я ж говорил... Моя Жюли - большая умница! Она сама меня нашла. Сама прибежала.
Болтающаяся в Кешиных ладонях собака и Завьялов глядели друг на друга. Завьялов мрачно, Жюли вполне приязненно - из приоткрытой словно в улыбке пасти болталась атласная розовая тряпочка язычка. Кешино лицо блестело ни сколько от радости, сколько от облизывания.
Кошмар. Фантасмагория. Смешение рассудка. Компания из старикана, всхлипывающего от переизбытка чувств стилиста и радостной собаки усаживалась в Порше.
– Отсюда - валим, - быстро информировал Борис.
– Меня..., то есть тебя и конотопского дядю Мишу, обвиняют в похищении Карповой. Свидетели голосят в унисон о нашей причастности.
– Завьялов, сноровисто выворачивая руль, уводил спорткар от комплекса.
– Съемка с камер наблюдения эту версию категорически поддерживает.
В зеркальце заднего вида Завянь наблюдал за трансформацией родимого лица. Только что радостная физиономия вытягивалась, неуклонно превращалась в покойницкую маску человека, скончавшегося от испуга. Нижняя челюсть уже плавно опустилась к кадыку.
Собака слушала внимательно. Напряженные ушки торчали чуткими локаторами, Жюли, по всей видимости, сосредоточенно ворочала собачьими мозгами.
Фантастически сюрреалистическое восприятие момента.
О том, что когда-то придется разговаривать с собакой (да с какой, к чертям, собакой?!
– собачонкой!), Борис не смог бы вообразить даже в предельно похмельном кошмаре. Что сможет выжать из собачонкиных извилин разумница Жюли - представить невозможно! Под этой вот ушастой черепушкой мозг размером с горошину! ну максимум с перепелиное яйцо!
– Домой мне..., нам возвращаться нельзя, - старательно не поддаваясь панике, вещал Завянь, - туда вот-вот нагрянут с обыском или уже сидят перед подъездом... Приедем, наверняка нарвемся на ментов.
– Собачье отражение в зеркале согласно кивнуло. Завьялов хмыкнул, произнес: - Жюли. Иннокентий говорил, что вы до тонкостей знакомы с историей похищения Зои Карповой?
– Ушки вновь мотнулись сверху вниз.
– Вы знаете, кто Зою заказал? Попробую предположить. Это был кто-то из конкурентов папы Карпова?