Циклопы
Шрифт:
Дяденька протянул глюколову хрустящую зеленую бумажку и буркнул:
— Ченч, Сухотский. Меняем и отваливай.
Сухотский деликатно оттолкнул дедовскую руку с денежкой:
— Мне надо с Завянь потолковать. Он обещал мне тачку выправить…
— Свистеть перед девочками малолетками будешь, — оборвал Завьялов. — Никакую тачку Боря выправлять не обещал.
— Но я только, как бы, перетереть хотел…
— Ты вначале Арсену бабло за покалеченного «мерина» зашли. А потом о других делах перетирай.
Глаза непонятного старикана буравили
«Да ну их на хер этих родственников!» — подумал Серж, произвел обмен пакетика на деньги и был таков.
После ухода Сухотского Борис сходил на кухню и вымыл руки. Сухой представлял из себя наиболее мерзкий тип наркодиллера: сам «сидел» крепче некуда и других вовсю подсаживал.
— Разгребусь с делами, выполню намеченное: уработаю урода, — не заметив, что разговаривает вслух, пробормотал Завянь. — И Коля впишется с огромным удовольствием.
В пай-мальчиках Завьялов никогда не числился. Избыточными приступами ханжества тоже не страдал. В нежной юности Завянь попробовал в с е. И если уж совсем по-чесноку, с Мариной-амазонкой расстался совсем не из-за дури. Все как-то вдруг само собой р а з л а д и л о с ь. Он начал замечать разбросанные вещи. По утрам — потеки туши на неумытом с вечера лице и в обязательном порядке подгоревшую яичницу. Нечищеную обувь, измятую блузку, громкий хрипловатый хохот стал бить по ушам назойливо и резко…
Что было изначально — прозрение или подозрение, не угадать. После происшествия в ванной, Завьялов начал пристально п р и г л я д ы в а т ь за подругой; вгляделся — обмер: что их связывает?!
Обоюдная безбашенность — любовь к экстриму?
Незабываемый момент, когда, после дикой гонки по трассе, вылезаешь из спорткара и целуешь девушку, сбежавшую к тебе с трибуны… От вас одинаково, чуть по звериному разит — а д р е н а л и н о м. Ее хриплый хохот отзывается в ушах, как продолжение гонки, рычание мотора. Она сама рычит и виснет, твои руки стискивают ее ловкое тело крепко-крепко, как руль, как рычаги! она не стонет и не охает, а — радуется и вопи-и-и-ит!!!
Подруга. И единомышленница. Ее заводит тоже, что и тебя.
Но гонка была на прошлой неделе. А твой гоночный костюм, три дня провалявшийся выстиранным в стиральной машине — протух. Закис, как половая тряпка.
Его нужно было элементарно вынуть из машины и развесить!
Ты много не требуешь!
Но тебе не дают даже этой малости. Не удостаивают. Так как ПОДРУГА — не прислуга.
И появляется досада: ты не заслуживаешь мало-мальски крошечных усилий.
Паршиво. Завьялов чувствовал себя сексистом-шовинистом, но ничего не мог с собой поделать. Его стала раздражать любимая звероватая амазонка. Она была — исключением в череде его любовниц. Он с испытанием — не
И тем признанием ее утешил.
…Завьялов тискал в отмытой бомжеской руке пакетик с невесомым порошком; каждый раз при упоминании любой дури на него накатывали воспоминания об амазонке. О Маринке. Он думал о Маринке, хотя имел и собственный единичный опыт общения под коксом.
Лет семь назад Завьялов залетел на крутой тусняк. В то время у него была девушка, мечтающая о славе Спилберга: подруга с камерой не расставалась даже в туалете: сидела на толчке не с газеткой, а с камерой беседовала, делилась впечатлениями. Борису радушно предложили втянуть вместительный кусок дорожки, он, не шибко думая — поддался…
На следующий день…
— Завянь, зацени какой ты здесь прикольный!
Боря глянул на цифровой экранчик камеры… И стиснул зубы.
Вчера ему казалось, он был веселым и раскрепощенным парнем. Он заразительно ржал над собственными шутками, изображал убойный танец живота, перецеловал всех девочек, шампань глушил из горлышка… Но в основном — болтал.
Вчера казалось — изрекал.
На следующий день, прослушав то, что н ё с, едва не поседел от ужаса! «Поразительные» сентенции зазвучали ублюдочным мычанием. Шутки переозвучились в низкопробную слюнявую пошлость. Приставание к хохочущим девицам и танцы…
Захотелось удавиться.
Но опыт был получен. Как ни крути, узнал — под коксом он звенит ведром и веником молотит, как абсолютный фофан — не удержишь. Сегодня, уже зная, как на него воздействует этот наркотик, решил р а с к р е п о с т и т ь пришельца Кешу знакомыми реакциями родного организма. Спиртное Бориса на безудержную болтливость не слишком подвигало, для разговора по душам потребуется литр. Но жаль травить собственный организм. Да и зачем терять время на накачку, если есть иная, действенная метода?
Кеша смотрел на дорожку из белого порошка и обрезок широкой трубочки для коктейля, как неандерталец на шампур:
— Это…, то, что я думаю? Или…
— Это то, что ты думаешь, Кеша. Вставь трубочку в нос, зажми одну ноздрю, втяни…
— Борис Михайлович…, - пораженно прошептало тело-Иннокентий, — я никогда не слышал…, чтобы ВЫ…
— Враки, Кеша, враки, — убедительно соврал Завьялов. А сам подумал: «Любопытно. Кеша собирал про меня информацию? Ее для него к т о — т о собирал?.. Пожалуй — дорогого стоит…Тогда какой здесь выхлоп? И стоит ли соваться?!»
Но Иннокентий с удивительным послушанием уже «пылил» ноздрей. Реакция — пошла. Причем стремительно. На мягкий подголовник дивана откинулся уже совсем другой «Борис Завьялов»: задумчивый улыбчивый ушлепок.
Завянь дал телу время на полноценное погружение в нирвану. (Болтливость нападет немного позже, сначала мы чуть-чуть поулыбаемся.) Ласково поглядел на собственный разомлевший организм и приступил с простейшего вопроса. Для смазки и разгона, так сказать:
— Кеш…, а Жюли — красивая?