Цирк кошмаров
Шрифт:
Девушка осторожно вынула тонкие пленочки, которые и вправду доставляли ей массу неудобств.
Ланской, придвинувшийся так близко, что Алиса с отвращением почувствовала на лице его дыхание, вгляделся в ее глаза и с восхищением присвистнул.
– Кошачий зрачок! Всё еще интереснее, чем я думал. Ты уникальный экземпляр, и я готов работать с тобой аккуратно и бережно. Если мы договоримся, с моей помощью получишь некоторые новые возможности. Меня очень интересует так называемый мир снов. Он же знаком тебе не понаслышке?
Алиса закусила губу. Было понятно, что профессор
– Вы правы. Я недавно начала ходить по этому миру, – проговорила она, с осторожностью подбирая каждое слово, – и еще мало о нем знаю…
– Но ты встречала кого-то, кто может ходить там так же, как ты?
Профессор склонился к ней, и Алису едва не передернуло от отвращения. От него пахло крахмалом и какими-то медикаментами, он был таким белым, чистым, шершаво-правильным, как чистый альбомный лист.
– Встречала…
Девушка панически перебирала в уме, о чем же может знать Ланской. Знает об отце Олега, это точно, может догадываться про Квазимодо… А вот синеглазый… Что, если синеглазый парень из снов – это тоже агент профессора? Нет, нельзя даже думать об этом! И про Квазимодо лучше бы пока не говорить – пусть это будет их козырной картой в рукаве…
– Я нашла лабораторию, проследив за отцом Олега, – Алиса старалась говорить уверенно и в то же время медленно, взвешивая каждое слово. – А потом наткнулась на сына Моник – Квазимодо…
– Квазимодо? – перебил ее профессор удивленно.
– Я назвала так малыша, – пояснила Алиса.
Профессор кивнул и задумчиво потер переносицу.
– Я часто навещала его во снах, узнала кое-что о клинике, а потом встретила Моник – та как раз искала своего сына.
– Своего сына, говоришь?..
– Да, вы же сделали с ней эту ужасную операцию…
– Эта ужасная операция спасла ей жизнь… на некоторое время, – сухо добавил Ланской. – Ну продолжай же. Ты хотела рассказать о своих друзьях. Например, Олег Волков. Он тоже обладает способностями? – спросил профессор.
Нельзя, чтобы Ланской заинтересовался Олегом. Алексей Михайлович сказал, что это опасно. Значит, нужно переключить внимание профессора на что-то другое – то, на что тот непременно клюнет. И Алиса знала, о чем говорить. Она и без того заинтересовала Ланского, пусть же он сосредоточится на ней одной, а у друзей появится шанс сбежать.
– Нет, Олег не обладает даром ходить по снам, – поспешно сказала девушка. – Он неплохой компьютерщик, но не более того. Все, что связано с миром снов, лежало на мне. Однажды, когда я была во сне Квазимодо, его пытались убить, введя ему смертельную жидкость. Я очень испугалась и хотела это предотвратить так сильно, что все случилось само собой: сиделка выплеснула жидкость в рукомойник. И тогда я поняла, что на нее можно повлиять, заставив выпустить малыша и маму Олега.
– Интересно, весьма интересно! – Ланской разглядывал ее, словно энтомолог, углядевший необычайно редкий и весьма ценный экземпляр насекомого, которого как раз не хватало в коллекции. – Ты молодец, девочка, что сказала мне правду, тебе можно доверять!
Девушка едва удержалась от того, чтобы с гадливой гримасой не смахнуть его взгляд с лица, как смахивают назойливую муху. Она даже пошевелила пальцами, но заставила себя оставаться неподвижной.
Профессор опять со скрипом потер сухие руки и напомнил Алисе богомола – она видела такого на юге, куда они как-то ездили отдыхать с мамой. Богомол был похож на кузнечика, только гораздо крупнее, со сложенными на груди длинными лапами. Он так же, как Ланской, быстро-быстро тер их друг о друга.
Профессор перехватил ее полный непреодолимого отвращения взгляд и растянул сухие губы в подобии улыбки.
– Ну что же, девочка, – он поднялся с кровати, – освобождаю тебя от своего присутствия. Но еще вернусь. Обдумай пока свои перспективы, и, надеюсь, ты придешь к логичному выводу о неизбежном сотрудничестве.
Он вышел, сопровождаемый санитаром, в течение всей беседы неподвижно и безмолвно простоявшим у стены.
Алиса чувствовала странное возбуждение. Она вскочила и принялась ходить по комнате. Пустые беленые стены сводили с ума, слепили глаза, давили на лоб. Избавиться от этих ощущений не получалось. Панова попробовала погрузиться в медитацию, чтобы проведать Олега и Квазимодо, но не смогла. Мысли все время цеплялись за что-то – то за трещинку на стене, то за крохотного паучка, деловито снующего по паутинке, и снова обращались к угнетающе белым стенам.
Это было странно, поскольку Алиса научилась входить в состояние медитации довольно легко. Но хуже всего, что она не смогла заснуть ни с наступлением ночи, когда погас свет в небольшом окошке, ни утром. Сначала девушка списывала свое странное самочувствие на волнение и только к середине нового дня догадалась: ей добавляют нечто то ли в пищу, то ли в воду – что-то возбуждающее, мешающее уснуть. Видимо, профессор серьезно отнесся к рассказу о ее мнимых способностях и испугался, что его пленница сможет повторить тот же номер.
Первая мысль ее была радостной – хорошо, что она все же не рассказала о Квазимодо, он вне подозрений, а значит, сможет действовать… Но тут же пришло отрезвляющее осознание: она отрезана от друзей и не может общаться с ними, а малыш слишком еще мал, слишком напуган и, скорее всего, сломлен. Значит, они в ловушке.
В отчаянии девушка упала на пол и, обхватив ножку кровати, разрыдалась. Но ей не позволили найти утешение даже в слезах: тут же отворилась тяжелая металлическая дверь, и уже знакомый ей шкафоподобный санитар подхватил ее на руки и, не обращая внимания на слабые попытки сопротивления, отнес на кровать. За ее здоровьем тщательно следили. Она была нужна профессору здоровой и невредимой.