Цирк кошмаров
Шрифт:
Что же это получается, она отдала свою жизнь зря, чтобы увидеть того, кто даже не являлся плотью от ее плоти?!
Олег откинулся на спинку стула и закрыл глаза. Неужели все это зря?
И вдруг откуда-то из глубины существа пришла странная уверенность: нет, не зря. Она полюбила Квазимодо. Он стал для нее родным. Не важно, есть ли кровные узы, гораздо важнее узы любви. Только они истинны. Ну вот скажет он теперь, что Квазимодо посторонний для Моник – и Серж без колебания бросит несчастного, а малыш снова почувствует себя бесприютным и одиноким. Ну уж нет! Пусть лучше его отвезут во Францию и
Олег решительно принялся за работу. Удалив сведения о рождении недееспособного ребенка в карточке Моник, он нашел данные о Квазимодо в одном из других файлов (его матерью оказалась какая-то американка, пошедшая на эту страшную процедуру из желания омолодиться, а значит, в отличие от Моник, она не станет искать малыша). Волков поменял данные, вписав Квазимодо в карточку Моник, и только после этого вздохнул спокойно. Вот теперь ее смерть не была напрасной, а значит, все хорошо и правильно. И пусть профессор не торжествует: это отнюдь не конец!
Закончив с основным, Олег скорее ради любопытства стал просматривать другие карточки и вдруг пораженно остановился. Вот он, их враг, вот цепной пес профессора, известный им под именем Гуттаперчевого. Кто бы подумал, что у него тоже есть мать! Кто бы подумал, что его мать – именно эта женщина!
– Олег?..
Он вздрогнул и быстро свернул окно с программой, словно занимался чем-то предосудительным, а затем поспешно поднялся, сделал шаг к Алисе и заглянул ей в глаза.
– Ты как? – спросил Волков с искренней тревогой.
Трудно поверить, что еще совсем недавно этот симпатичный немногословный парень прихрамывая проходил мимо нее и был для нее совсем чужим. Трудно поверить, но тогда она считала его кем-то вроде дешевого выпендрежника, выделывающегося ради завоевания сомнительной популярности. Еще недавно она не знала о нем ничего.
– Была у Квазимодо, – девушка поспешно отвела глаза, чтобы не выдать слишком многого, – он очень переживает, но чувствую, что малыш поправится… – Она помолчала, глядя на темно-синий ковролин, покрывающий пол в этой чужой им обоим квартире, и вдруг спросила: – Почему мир так несправедлив? Почему кому-то достается слишком много боли?
Олег растерялся.
– Я… не знаю. Кто-то считает, что это карма – расплата за прошлые или будущие прегрешения, но я тоже не понимаю, когда страдают дети. Это слишком жестоко.
– Один писатель сказал, что ничто не стоит одной-единственной слезинки, пролитой ребенком, – проговорила Алиса.
Она никогда теперь не забудет полные отчаяния глаза Квазимодо, переживающего смерть только что обретенной матери. Ну и пусть в биологическом смысле Моник ему не мать, она стала по-настоящему родным для него человеком. Первые часы после ее гибели Квазимодо молчал и только дрожал, содрогался в конвульсиях, не реагируя ни какие проявления внешнего мира. Но постепенно стал приходить в себя, а сейчас, когда Алиса была у него, попросил вдруг рассказать о Моник и слушал так жадно, словно от этого зависела его собственная жизнь.
Пожалуй, синеглазый не прав. Сколько бы ни было суждено прожить Квазимодо, Алиса сама рискнула бы ради него жизнью. Ради одного-единственного светлого и счастливого дня – ведь малышу так нужно хоть на миг почувствовать себя счастливым!
– Не плачь, – Олег обнял ее за плечи и прижал к груди, и только тогда Алиса вдруг поняла, что ее щеки мокры от обильных слез. – Моник достигла того, чего хотела, – продолжал Волков, – она нашла своего сына и спасла его. Это правильно. Квазимодо сильный и способный, я уверен, он станет таким, что Моник могла бы им гордиться.
Девушка кивнула, уткнувшись лбом в его надежную грудь. Ей было тепло и уютно. Вдруг ногу обожгло что-то горячее и мокрое. Алиса взглянула вниз и увидела Чуда. Щенок, подняв мордочку, выжидающе смотрел на нее.
Алиса присела, и он, словно ожидая этого, тут же принялся слизывать слезы с ее щек горячим языком.
– Смотри-ка, он совсем тебя признал своей! – удивился Олег. – А раньше ведь облаивал.
Девушка потрепала щенка за ухом.
– Это первая собака, которая меня признала, – сказала она, невольно улыбаясь сквозь слезы. – И первая собака, которую я совсем не боюсь.
Олег тоже присел. Оба молча гладили собаку, пока руки вдруг случайно не соприкоснулись. Это вызвало у Алисы странное чувство – ее словно ударило разрядом тока. А ведь еще недавно она плакала на груди у Волкова и не чувствовала ничего подобного, но случайное прикосновение – и вдруг стало странно и немного страшно.
Слезы высохли на внезапно вспыхнувших щеках, и девушка поспешно поднялась и отвернулась, чтобы Олег, не дай бог, не заметил этого. Боже, что с ней творится?.. Почему она так реагирует на Волкова, когда влюблена в синеглазого? Это ненормально!
Она молчала, и он отчего-то молчал, с преувеличенным вниманием занимаясь Чудом.
Появление Сержа даже обрадовало обоих, разрушив неловкую паузу.
– Все готово, – объявил Серж, заглядывая в комнату. – Документы на Квазимодо, вернее, Пьера Аль-Каддура, сделаны, билеты получены. Сегодня мы улетаем.
Настроение, царившее в салоне машины, можно было назвать подавленным, практически похоронным. Из магнитолы доносилась довольно унылая, на взгляд Олега, французская музыка, а большой микроавтобус вез их по шоссе в сторону аэропорта. Квазимодо не то спал, не то впал в прострацию, а люди Сержа выглядели настороженными и держали оружие наготове.
«И черт нас понес с ними», – подумал Олег. Впрочем, выбора-то не было. Алиса ни за что бы не отказалась проводить Квазимодо, а Серж удивительно легко согласился. В какой-то момент у Олега возникла мысль, что тот собирается похитить их и увезти силой во Францию, руководствуясь своими скрытыми целями, но парень тут же ее отбросил.
«Бред, не стоит искать засаду там, где ее нет. И без того проблем хватает. Проводим и вернемся, мама ждет».
Отпустить сына провожать улетающих Наталья Валентиновна согласилась с трудом, после клятвенного обещания Сержа сразу же по приезде в аэропорт отправить Олега и Алису назад на такси.