Цирк приехал!

Каждый уважающий себя мальчишка — чистильщик сапог должен иметь скамеечку, деревянный ящик, несколько банок с разноцветным кремом, четыре щетки и пару бархоток. В крайнем случае можно обойтись двумя щетками. Без скамеечки. Даже без бархоток. Глянец на штиблеты наведешь и длинными

рукавами поношенного отцовского пиджака. А вот усесться на улице без щеток и ящика просто смешно. Разве обратят внимание на чистильщика, даже если он будет петь задорную песенку:

По улицам ходилаБольшая крокодила.Она, она голодная была…

Ведь в конце песни нужно обязательно выбить щетками на ящике замысловатое и дробное: «Тра-ра-ра-ра-рам-пам-трам-пам-па!» — иначе какой же ты чистильщик!

А Борька Ваткин уселся напротив городского сада, под облупившейся вывеской старой китайской прачечной, имея только одну щетку и банку гуталина. Да и то черного! В то время как у большинства прохожих ботинки коричневые, или белые парусиновые, или цветные сандалии — тепло на улице!

Борьке пришлось устроиться на ступеньках прачечной, потому что у ворот сада все места были заняты: там уже сидели в ряд несколько мальчишек. Им было тоже лет по тринадцать. И, хотя чистильщики были такие же грязные и обтрепанные, как и он сам, их осанка и поведение говорили о солидности, большом опыте и полной независимости. А Борька робел: он в первый раз вышел на улицу чистить ботинки.

Вчера мачеха сказала ему: «Вырос. Нечего лодыря гонять. Зарабатывай сам!» Борька не против того, чтобы зарабатывать, хотя в этом особенной нужды нет: новый муж мачехи Сергей Михайлович работает церковным старостой: торгует свечами и просфорами, ведает кассой.

У Сергея Михайловича деньги есть. Борька знает. Как-то он вошел в комнату, а Сергей Михайлович стоит на коленках у печки-голландки. Заметил Борьку и говорит: «Пуговицу обронил…» А сам так зло, подозрительно глянул на него. И Борька стал помогать искать пуговицу. Ползали оба на коленках по полу, ползали, искали-искали, да так и не нашли… «Ну, бог с ней, — сказал Сергей Михайлович, — закатилась куда-то».

Это показалось Борьке подозрительным, и однажды, когда никого дома не было, он начал исследовать голландку и свободно вынул два нижних кирпича. Борька сунул в дырку руку и вытащил жестяную коробку «Конфекты ландрин». Раскрыл коробку, а в ней лежат какие-то колбаски, переложенные старой ватой. Колбаски завернуты в бумагу, аккуратно обмотаны витками.

Борька развязал нитку, развернул бумажку, а в ней монеты. С портретом царя. С двуглавым орлом. По пять и по десять рублей чистого золота. Так и написано на монетах: «Чистого золота». Борька скорее упаковал колбаску, сунул коробку на место, заложил кирпичами. И с тех пор боялся вообще смотреть на печку.

Сидит Борька на солнышке, греется. Жалко только, что никто не подходит к нему. Зато у мальчишек работы завались.

Раздалась песня:

Ты, моряк, красивый сам собою,Тебе

от роду двадцать лет.Полюби меня, моряк, душою,Что ты скажешь мне в ответ?

Из-за угла появился отряд красноармейцев с винтовками. Высокий голос у запевалы. А отряд запевале отвечает. До того дружно, что хочется подхватить:

По морям, по волнам,Нынче здесь — завтра там…По морям, морям, морям, морям!Эх, нынче здесь,А завтра там!

Кажется, бросил бы щетку с банкой да побежал за отрядом!

Красноармейцы скрылись.

«На учение…» — подумал Борька.

Промчался мимо лихач в коляске на дутых шинах. В ней два нэпмана. Толстые, тоже надутые. И лихач надутый. В цилиндре и поддевке. А волосатый до чего! Глаз не видать. Как поп.

— Но, милая! — визгливым бабьим голосом завопил извозчик, привстал на козлах да как стукнет кнутом между ушами сытую лошадку!

Ну и понеслась пролетка! А сзади-то, сзади! Мальчишка-беспризорник прицепился между рессорами. Худой как щепка, смуглый. Из татар, что ли?

«Хорошо бы, пролетка под толстяком треснула, — представил Борька. — Вот смеху было бы!»

Пролетка остановилась у ювелирной мастерской.

Борька один раз был там с Сергеем Михайловичем и мачехой перед самой их свадьбой. Борьку взяли, чтобы помог тащить покупки.

В маленькой мастерской Сергей Михайлович сдал несколько золотых монет старичку оценщику, таких же, какие в колбасках в печке спрятаны.

Старичок разложил монеты на невысокой стойке, долго рассматривал их сквозь лупу, потом царапал и чем-то капал на них, взвешивал на весах…

Борька с интересом наблюдал за старичком, стоя на цыпочках. От напряжения у него заболела шея и кончики пальцев на ногах. Вот до чего долго старичок возился с монетами! Наконец оценщик ссыпал их в ящик и отсчитал Сергею Михайловичу толстую пачку денег…

Целый день ходили по разным магазинам. Борька так не уставал никогда в жизни. Тонкие бечевки от свертков врезались в пальцы. Казалось, ещё немного, и они отвалятся.

К счастью, Сергей Михайлович с мачехой тоже устали и остановили извозчика. Из-за горы свертков щуплого маленького Борьку совсем не стало видно. Он еле дышал…

Ну и накупили всякого добра Сергей Михайлович с мачехой! И одежду. И обувь. И мануфактуру, И муку. И конфеты. И ситный…

Борька придумал интересную игру: обнюхивал все свертки подряд и пытался по запаху определить, что в каком пакете лежит. Нюхал долго. Пока голова не закружилась. А потом уснул.

Дома мачеха дала Борьке одну только баранку — мягкую, вкусную, посыпанную маком. Давно это уже было, наверное, через полгода, как помер отец…

— Эх, зачем нужно было отцу жениться на мачехе! Ведь это она свела его в могилу, запилила! День и ночь ворчала. Вот он и помер… А как помер, Борьке пришлось совсем плохо. Бить стала. Когда вышла за старосту, и того хуже…

Борька вздохнул.

Протарахтела по булыжнику голубая тележка мороженщика с медным рукомойником на боку. Её толкал смешной румяный старичок в белом фартуке.